По рукоять в опасности

Фрэнсис Дик

Он пожелал узнать, чем я занимался на юге, и заставил меня подробно рассказать ему обо всем. Я добросовестно поведал о приписке Айвэна к завещанию, о россказнях Пэтси и Оливера Грантчестера, о найденном теле Нормана Кворна и моей потасовке с Сэртисом во дворе у Эмили.

– Отсюда следует, что Сэртис – опасный дурак, – подвел итог моему рассказу дядя Роберт. – Это первое. А второе – где деньги пивоваренного завода?

– Аудитор не может найти их.

– А ты мог бы? – спросил дядя.

– Я? – Моему удивлению не было границ. – Бухгалтер и специалист по делам о банкротстве говорят, что это невозможно.

И вдруг я, можно сказать, профан в области международных трансфертов, возьму да найду! Да я даже не знаю, с чего начинать!

– А вдруг тебе повезет?

– Но я не имею доступа...

– К чему? – спросил дядя Роберт.

– Ну... к чему бы то ни было, что осталось от дел Нормана Кворна на пивоваренном заводе.

Дядя Роберт наморщил лоб:

– А там до сих пор что-нибудь осталось?

– Если бы драконы не стояли на страже, я заглянул бы в шкатулку.

– Драконы?

– Пэтси и этот исполнительный директор, Десмонд Финч.

– А ты подумай, может, они сами хотят найти деньги.

– Только без меня.

– Эта женщина опасна, – сказал дядя, имея в виду Пэтси.

Я рассказал дяде Роберту о дружеском вечере, проведенном мною с Айвэном, и дядя заметил, что мой отчим, похоже, оказался, наконец, во власти своих глупых чувств.

– Он хороший человек, – возразил я. – Если бы ваш сын Джеймс годами твердил бы вам, что я всеми правдами и неправдами стараюсь влезть к вам в доверие из-за вашего завещания, поверили бы вы ему?

Сам долго думал, прежде чем признал, что, возможно, и поверил бы.

– Пэтси боится потерять любовь отца, – сказал я, – а не только наследство, которое останется после него.

– Она рискует получить как раз то, чего боится.

– Да, это беда многих людей, – согласился я. После завтрака мы с дядей обошли вокруг замка

и его флигелей – для Самого такая прогулка превратилась в своего рода ритуал. Уже возвращаясь обратно, мы увидели недалеко от входных дверей дома, который теперь занимало дядино семейство, маленький белый автомобильчик, и лицо дяди Роберта нахмурилось.

– Опять ее черти принесли!

– Кого?

– Да эту мадам Ланг. Она буквально поселилась у меня на пороге. Зачем я только предложил ей в любое время приезжать сюда без приглашения?

Сам, возможно, и огорчался приезду Зои Ланг, а я был рад возможности еще раз увидеться с ней. И вот она выбралась из машины, и с нею вместе, но, как казалось мне, существующие сами по себе, явились ее восьмидесятилетние морщины. Доктор Зоя Ланг собственной персоной непоколебимо встала на нашем пути.

– Она теперь заодно с администрацией, – тихо сказал мне Сам. – Да что там – заодно! Они во всем слушаются ее! На прошлой неделе она как-то сама себя назначила главным хранителем исторических ценностей замка... и, как ты думаешь, что для нее важнее всего?

– Рукоять, – сказал я.

– Рукоять, – подтвердил дядя Роберт и, когда мы были совсем близко от белой машины, сказал уже громче: – Доброе утро, доктор Ланг.

– Лорд Кинлох. – Она пожала руку дяде Роберту, а потом окинула меня быстрым взглядом, затрудняясь, видимо, вспомнить мое имя.

– Мой племянник, – сказал Сам.

– Ах да. – Она снова протянула руку, теперь уже мне. Ее рукопожатие было небрежным. – Лорд Кинлох, я приехала, чтобы обсудить вопросы, касающиеся

выставки сокровищ Шотландии, планируемой в связи с Эдинбургским фестивалем в следующем году...

Сам с безупречной учтивостью ввел гостью на сей раз не в столовую и не в свой кабинет, а в большую гостиную, где теперь находилась лучшая часть его мебели. Доктор Ланг задержала взгляд на двух французских комодах. В этом взгляде восхищение их красотой и мастерством, с которыми они были сделаны, смешивались с недовольством, что такие прекрасные вещи принадлежат не всей нации, а лишь одному ее представителю. Позднее доктор Ланг сказала, что, по ее мнению, эти комоды должны быть включены в число выставочных экспонатов, несмотря на то, что купил и ввез их в Шотландию в девятнадцатом веке граф Кинлох, обладавший хорошим вкусом.

Дядя Роберт предложил гостье херес. Доктор Ланг выразила согласие.

– Ал? – спросил дядя.

– Не сейчас.

Сам понял вежливый намек.

– Летящий орел, – сказал он бодро, – будет выглядеть величественно на выставке сокровищ Шотландии.

Прекрасная скульптура «Летящий орел» стояла в главном зале замка. На крыльях птицы, втрое превышающей натуральную величину, блестела позолота. Эти крылья распростерлись так, будто сказочный орел вот-вот опустится на шар, лежащий у его ног. Перевозка скульптуры на Эдинбургскую выставку потребовала бы очень осторожного обращения и применения подъемных устройств. Сам высказал замечание (бестактное), что смотрители замка до сих пор сохранили этого орла лишь потому, что скульптура слишком тяжела для воров.

– Мы будем настаивать на том, чтобы взять на себя надзор за рукоятью Кинлоха, – жестко сказала доктор Ланг.

Дядя Роберт промычал что-то нечленораздельное и этим ограничился.

– Вы не можете вечно скрывать ее от людских глаз.

– Воры из года в год становятся все более изобретательными, – с сожалением сказал Сам.

– Вы знаете мою точку зрения, – сердито сказала Зоя Ланг. – Рукоять принадлежит Шотландии.

Доктор Ланг была вдвое меньше своего оппонента. Ее движения выглядели особенно изящными и точеными на фоне некоторой неуклюжести дяди Роберта. Вера в правоту своей позиции сковывала их обоих. Пока Сам держал в тайне местонахождение сокровища, доктор Ланг не могла претендовать на рукоять шпаги принца Карла-Эдуарда. Но если бы в один прекрасный момент она открыла эту тайну, то ни за что не рассталась бы с сокровищем. Я видел, что здесь, как говорится, коса нашла на камень. Столкнулись две сильные воли. Над хрустальными бокалами сухого хереса «Ла Ина» витало напряжение непримиримого поединка.

– Вы не возражали бы, если бы я нарисовал ваш портрет? – спросил я Зою Ланг.

– Нарисовали! Меня? – О, всего лишь сделал набросок карандашом?

Зоя Ланг казалась изумленной:

– Но зачем?

– Он художник, – как бы между прочим пояснил дядя Роберт. – Вот это большое полотно написано им. – Он повел рукой в сторону моей картины, висевшей на стене его гостиной. – Ал, если тебе нужна бумага, ты найдешь ее у меня в комнате в выдвижных ящиках письменного стола.

Весьма довольный, я отправился за бумагой, нашел подходящий карандаш и вернулся в гостиную, где увидел, как мой дядя Роберт и его «врагиня» стоят бок о бок перед самой мрачной из всех моих картин.