По следам героев
Шрифт:
Одним словом, на речи Ахмет краток, на работу — спор. Не ждёт, чтобы ему напоминали, что нужно что-то сделать: дрова колет, снег сгребает, за скотиной смотрит, воду носит, особенно когда мать топит баню или стирает. И ещё он умеет приготовить охотничью и рыбацкую снасть, «читать» звериные следы, по голосам узнавать множество птиц. Если прикинуть, этого не мало. А отец всё недоволен им. «Молодцу и сто ремёсел не помеха», — говорит он то и дело. У самого всё спорится: он и кузнец, и портной, и плотник, и рыбак. Пойдёт на охоту — белку бьёт в глаз. В общем, у отца золотые руки. В их Турьеве, пожалуй, нет другого такого мужика. Ахмет во всём стремится
Впрочем, того, кто не держит слова, в тайге и за человека не считают. А это почти то же, что в могилу живым ложиться. В тайге существует неписаный закон, который передаётся из поколения в поколение. Он гласит: будь всегда справедливым—заночевал на далёкой заимке — не съедай все запасы, думай о тех, кто придёт после тебя; пошёл дальше, оставь, если можешь, часть своих припасов, особенно спичек, чаю, соли; попросит тебя таёжник о чем-нибудь и ты пообещаешь сделать, — умри, но сделай.
Татары в Сибири — народ пришлый. Их и до сих пор считают пришлыми, хотя живут они здесь с незапамятных времён.
Коренные сибиряки уважают их за прямоту, чувство собственного достоинства, человечность. У татар есть поговорка: джигит говорит раз. Это золотая поговорка. Может, поэтому никто не лезет с нравоучениями, попусту не чешет языками. Сибиряки, если говорят, то говорят в дело, подумав, трезво. Особенно мужчины. За примером далеко ходить не надо. У Ахмета отец такой. А сам Ахмет? Мальчишки пытались дать ему кличку Пустомеля. Как бы не так! Не выйдет!
Нынче вот, как и в позапрошлом году, в тайге, похоже, будет бескормица. Значит, медведи не смогут осенью нагулять жира. А тощим, им не спится, вылезают из берлог. Таких медведей называют шатунами. Голодные, они зимой набрасываются на людей. Вот схватится Ахмет с таким медведем один на один и заткнёт рты мальчишкам. Докажет, кто он такой. А то вишь что придумали — пустомеля!
В Сибири много не только леса. Тут много и воды. В Иртыш, что берёт начало где-то в Китае и далеко в тундре сливается с Обью, стекаются Ишим, Тара, Омь и десятки более мелких притоков. Поглядишь на его русло — зачаруешься! Такой красоты нигде не увидишь! Кроме рек и речушек, здесь нет числа озёрам. Правда, они не такие большие и глубокие, как Байкал, но зато разбросаны, можно сказать, на каждом шагу. Поэтому здешняя детвора, ещё толком не научившись ходить, уже барахтается в воде. Думаете, Ахмет отставал от других? Этого ещё не хватало! Он уже с малых лет умеет плавать. И вообще он станет лучшим пловцом не только в селе, но и во всём районе. Потому что он может и сажёнками, и на боку, и на спине, и ныряет он здорово. Короче говоря, Ахмет в воде, что рыба. Волны плавно и нежно ласкают его смуглое тело, качают на гребне и словно нашёптывают: «Плыви дальше, плыви дальше». Ахмету кажется, что волны сами несут его, бережно поддерживая, а он загребает руками, лишь желая обнять их… Однажды, вволю накупавшись, он блаженно растянулся на песке, размечтался вслух:
— Когда-нибудь я так далеко заплыву, что весь мир удивлю…
Что тут поднялось! Ребята начали насмехаться, подзуживать.
— Ты заплывёшь? Да ты и плавать-то как следует не умеешь, только хвастаешь, галоши заливаешь!
— Ему и до водоворота не дотянуть!
— Сказал удивлю, значит, удивлю! — упрямо повторил Ахмет.
— Куда тебе!
— А вот глядите!
Разгорячённый спором, Ахмет
Воображение разыгралось… Вот сейчас отворятся волшебные ворота, и Ахмет пойдёт по мраморным ступеням в подводное царство. Двери сами распахнутся перед ним. Роскошные залы полны всяких сокровищ. В одном — шелка, во втором — бархат и парча, в третьем — серебро и золото. Ахмет ни к чему даже пальцем не прикоснётся. Он знает: притронься хоть кончиком пальца — и тотчас превратишься в каменного истукана. А вот если открыть золотую клетку в глубине четвёртого зала и зарубить золотой саблей сидящего в ней коршуна, ничего с тобой не случится. Золотая сабля навеки станет твоей и…
Вдруг у Ахмета зазвенело в ушах. Он испугался, рванулся наверх. Но почему-то руки и ноги стали словно ватные, почему они отяжелели, как будто на них навесили пудовые гири, почему они непослушные?! Воздуха! Хотя бы глоток воздуха! Почему нет солнца?! И вода такая противная, невкусная…
К счастью Ахмета, поблизости оказались рыбаки. Они и вытащили его, тонущего. Ахмет неделю пролежал в постели. Мать ходила и причитала, вытирая глаза уголком передника: «И в кого ты только уродился? Угомона на тебя нет!» И всё умоляла, чтобы не лез больше в воду, не купался.
— Неправильно ты, жена, говоришь, — сказал отец, услыхав однажды её причитания. — В жизни так не бывает, чтобы в воду не лезть. Скажем, на охоту он пойдёт или на рыбалку… Тут не в воде дело, а чтобы разум не у соседа занимать. — Он сел на табуретку возле кровати Ахмета, положил ему на лоб твёрдую, как камень, ладонь. — Мужчиной становишься, сынок, пора всякую дурь из головы выбрасывать. В двенадцать лет я уж один в тайгу ходил.
— Так ты же не пускаешь, — начал было Ахмет.
Отец прервал:
— Ещё успеешь. Ты пока учись, грамоту постигай, сейчас без учения нельзя.
Ахмет расстроенно проговорил:
— Теперь ребята засмеют. Скажут, похвалился, а не сделал.
— Ты о чём? Слово, что ли, какое дал?
— Не-е. Просто сказал, что когда-нибудь удивлю весь мир.
— И поспорили?
— Ага.
— Вот то-то и оно. Словам своим надо цену знать. А раз сказал слово, нужно его, Ахмет, держать…
Мать переполошилась. Поохав, поахав, она сказала, как отрезала:
— Пускай хоть животы надорвут от смеха, к воде и близко не подойдёшь! А ты, отец, не вводи мальчонку в соблазн!
— Нельзя так, жена… Что говорили старики? «Не давши слова — крепись, а давши — держись». Если ты, сынок, хочешь мировым пловцом стать, учиться тебе надо, книжки про плавание читать. Небось, есть такие? А отчаиваться не надо. Не зря сказано: только у чёрта нет надежды в рай попасть. Одолеешь эти книги и будешь плавать по науке. Вот тогда твои товарищи скажут «молодец», руку пожмут…