По следам героев
Шрифт:
Недалёк час, когда части двух армий соединятся на Мамаевом кургане. Скоро последний, решающий удар. Об этом говорят в частях и подразделениях, об этом напомнил Рамаеву командир роты Ценин. От себя добавил, что возлагает на его взвод большие надежды, и чтобы лейтенант, мол, по-прежнему являл для своих подчинённых пример доблести и отваги.
…Пример доблести… Ценин и сам не из трусов. На груди четыре ордена, три медали. Он знает, что такое настоящая храбрость и умеет ценить её. Если человек, не считаясь с опасностью, бездумно лезет под пули, — это ещё не храбрость. Это безрассудство. Таким старший лейтенант быстро вправляет мозги. «Погибнуть на войне нехитро, — говорит
В Воропанове полк наткнулся на укрепления внутренней линии обороны противника. Часть этой линии была построена ещё нашими летом сорок второго года. Немцы значительно расширили и углубили её.
Атака была намечена на раннее утро следующего дня. Как обычно, первой вступила в дело артиллерия; над головой прогудели штурмовики и бомбардировщики. Позиции гитлеровцев окутались дымом. Удар пехоты, подкреплённый танками, был стремительным и сокрушительным. Немцы, с каждым днём всё отчётливей понимавшие свою безнадёжность, отошли без особого сопротивления. Однако в этой пассивности и быстром отходе таилась хитрость: фашисты стремились закрепиться на новом рубеже обороны, который ещё не подвергался артналёту. Задача наступающих — ни на минуту не давать врагу передышки, заставить понять, что, кроме сдачи в плен, у него нет иного выхода.
Связной передал приказ командира роты: взводу Рамаева под отвлекающим внимание врага огнём зайти в тыл немцам и по сигналу атаки ударить по их огневым точкам, которые прижали бойцов к земле.
От успешных действий роты зависит выполнение боевого задания батальоном, следовательно, и всем полком. Так взвод Рамаева опять оказался в центре событий.
Гаяз, расстегнув полушубок, достал из нагрудного кармана гимнастёрки записную книжку, что-то набросал на листке и протянул связному.
— Передай командиру роты!
Запалив дымовые шашки, взвод пополз в обход врагу…
Окопы, покинутые бойцами Рамаева, окутались дымовой завесой. Прибегнув к дымовым шашкам, Гаяз — рассуждал так: всё неожиданное и необычное привлекает внимание. Дымовая завеса должна насторожить немцев. Ожидая какого-нибудь подвоха, они могут повернуть огонь в ту сторону. А это и требуется. Как выяснилось впоследствии, гитлеровцы клюнули на приманку.
…Гаяз полз впереди взвода. Бойцы старались не отставать от него, однако то и дело он поторапливал их: «Вперёд! Вперёд!» Маскхалаты надёжно укрывали их на снегу.
Жарко, рубашка липнет к телу, а на ресницах — иней. От тяжёлого дыхания он растёт, мешает смотреть. Надо бы снять рукавицу и оттаять иней ладонью, но для этого нужно остановиться, потерять время. Нет, этого делать нельзя. Гаяз погружает лицо в снег. Слежавшийся, жёсткий, он царапает кожу, жжёт, но зато глаза очищаются. Гаяз ползёт быстрее. Он знает: вслед за ним прибавят хода и остальные. А вот и позиция врага. До неё метров сто, не более.
Рамаев останавливается.
— Селиверстов, ты со своим отделением ударишь по правым точкам. Ты, Карпов, возьмёшь на себя левые. Остальные пойдут со мной. Сигнал —
Когда опять поползли вперёд, Гаяз придержал Селиверстова за рукав:
— Слышь, Саша, ежели что, возьмёшь взвод на себя…
— Что вы, товарищ лейтенант…
— Война есть война… Кто знает…
Селиверстов хотел что-то возразить, но лейтенант прервал его:
— Ползи, не то отстанешь от своих…
Выждав немного, чтобы отделения приготовились к атаке, Гаяз выстрелил в небо красную ракету и вскочил на ноги. Все три отделения ударили одновременно. Загремели взрывы, затрещали автоматы. Бойцы действовали молниеносно, не давая врагу опомниться.
Где-то сбоку, справа и слева послышалось нарастающее «ур-ра!» «Наши поднялись, — отметил про себя Гаяз. — Надо поспешать, расчистить им дорогу!»
— Живей поворачивайся, ребята! Вперёд!
В негустом кустарнике, черневшем метрах в ста и чуть сбоку, Рамаев заметил какое-то шевеление. Он пригляделся и увидел, как из кустов выдвигаются орудийные стволы. «Думают прямой наводкой бить. Видно, появились наши танки, — мелькнуло у него в голове. — Ну нет, номер не пройдёт!»
— Иванов, за мной!
Гаяз ломился сквозь кусты, как разъярённый лось. Вот и первое орудие. Один из фрицев у ящиков со снарядами, завизжав, схватился за свой автомат, но его перерезал очередью Карпов, который подоспел со своим отделением на помощь командиру. Молоденький немецкий офицер с по-детски испуганным лицом бросил оружие. За ним с явным облегчением последовали солдаты.
Расчёт второго орудия, оказавший сопротивление, забросали гранатами. Остальные подняли руки. Измождённые, в каких-то невероятных одеяниях, немцы производили жалкое впечатление. Они старались не смотреть в глаза советским воинам.
— Взвод, сдающихся в плен не уничтожать!
Едва прозвучали эти слова, из блиндажа, расположенного в кустах, где маскировалась батарея, с поднятыми руками один за другим вышли два офицера и девять солдат. Они словно только ждали этого приказа. «Не убивайт, не убивайт!» — умолял шедший впереди офицер.
— Шнель, шнель! — Гаяз рукой показал, куда им следует идти.
Неожиданно ударил крупнокалиберный пулемёт. Очередь сразила нескольких пленных, остальные попадали в снег.
— По своим стреляет, сволочь! — ругнулся Карпов.
Откуда тут быть пулемёту? Все амбразуры смотрят в другую сторону — туда, откуда наступает рота. Ага, вон он как приспособился. Выбил крохотное оконце блиндажа и строчит… Надо уничтожить! Только как подобраться? Нужно сказать ребятам, чтобы отвлекали пулемётчика на себя, и ползти, другого выхода нет. А там — гранатой…
Гаяз пополз к блиндажу. Пулемётчик заметил и дал по нему очередь. Мимо! Гаяз перевалился в воронку от снаряда. Сейчас кто кого… Гаяз видит лишь одно — изрыгающее огонь дуло фашистского пулемёта. Ему предстоит преодолеть самый опасный участок, где нет ни воронок, ни вообще каких-нибудь рытвин. Дождавшись, когда пулемёт замолчал, Гаяз рывком выскочил из воронки и бросился вперёд. Он даже не успел расслышать треска очереди — свалился от сильнейшего удара в плечо. Зацепил-таки, гад! По правой руке и спине потекли горячие струйки. Пулемёт молчит. Видимо, в блиндаже решили, что с ним покончено. Врёшь, его не так легко взять! Однако почему так тяжелы ноги, их не сдвинуть. Неужели перебиты? Дело дрянь, у него всего одна граната, и он почти неподвижен… Так, значит, это всё? Нет, только вперёд и вперёд. «Граната это не пустяк», — кажется, так поётся в какой-то довоенной песне. У него ещё цела левая рука, он сможет швырнуть гранату в дверь…