По следам Карабаира Кольцо старого шейха

Кешоков Рашид Пшемахович

У «мамочки», как называла мать Клавдия, стояла старо­модная железная кровать с привинченными по обеим сторо­нам спинок латунными шариками, длинный горбатый кофр, обитый железными полосами. Возле единственного окна, выходившего во двор,— посудная горка с резьбой и две та­буретки, покрытые чехлами из беленого холста. Эту камор­ку и предоставили Жуниду для отдыха, а ее хозяйка времен­но переселилась на кухню.

На половине «молодых», в так называемом «зале», стоял посредине огромный неуклюжий стол, накрытый тяжелой бархатной скатертью. Около стены — кожаный диван с по­лочкой на спинке, уставленной разного рода дешевыми и крик­ливыми безделушками.

Над диваном — яркий и безвкусный ковер со львами, на окнах и дверях — ядовито-синие плюше­вые портьеры.

Приняли его довольно радушно. Женщины засуетились на кухне, и через полчаса на столе уже дымились картофель ные котлеты с грибным соусом, мясо и еще что-то. Тигран Вартанович достал неполную бутылку водки и заставил Жу-нида выпить «за знакомство» и «за благополучное боевое крещение в поезде».

Шукаеву он показался весьма добродушным, но недале­ким человеком, этаким добросовестным служакой, который привык вовремя приходить на службу, строго выполнять все инструкции, но'не снимал звезд с неба. С женой они, веро­ятно, ладили. Во всяком случае, Жунид не раз ловил потеп­левший взгляд Ивасьяна, останавливающийся на оживленном кукольном личике Клавдии Дорофеевны.

Тигран Вартанович вскоре ушел на работу. Клавдия еще тараторила некоторое время, пока мать, недовольно поджав губы, убирала со стола, а потом велела Жуниду идти отды­хать.

На скрипучей пост.еда Акулины Устиновны он долго не мог заснуть, несмотря на то, что порядком устал и промерз, вылавливая воров в щгезде. В голове стучали мысли, нестрой­ные ji беспорядочные...

... Интересно, как обернутся дела у рыженького Семена? Надо бы выяснить завтра... Потом всплыла в памяти фамилия: Тугужев. Что за Тугужев?.. Ах, да. Озармас Хасанович Тугу-жев, завхоз колхоза «Красный Октябрь», владелец одного из фибровых чемоданов. Он все шумел и сердился, требуя свою собственность немедленно и не желая ожидать исполнения всех формальностей... Вторую фамилию, которую записал ему про­водник на клочке бумаги, Жунид не запомнил.

На что, собственно, намекала Акулина Устиновна? Что могло быть в саквояже?.. В нем позванивало, когда Жунид шел в свой вагон после ареста Пруткова... А какое ему, в общем, дело до этого?..

Клавдия Дорофеевна за завтраком расспрашивала о род­ных, об учебе в Москве... Шукаев обычно бывал немногословен, не стал особенно распространяться о себе и на этот раз... Отец был батраком, табунщиком. Маленьким Жунид помогал ему пасти табуны князей Куденетовых.

В полусне перед ним всплывали отрывочные картины давнего и недавнего прошлого...

До сих пор судьба улыбалась Жуниду Шукаеву. Выросший в простой крестьянской семье, он рано постиг весь мудрый смысл кабардинской пословицы: «Ум человеку, крылья птице даны, чтоб вечно ввысь стремиться». Сколько помнил себя, он всегда добивался чего-то. Девятилетним мальчишкой пошел к отцу в подпаски. Мать не уставала твердить, что он еще мал, а жизнь в поле сурова. Но он все-таки настоял на своем. В первый раз вернулся с пастбищ загорелым и не по возрасту возмужавшим... Самым большим наслаждением для него ста­ло с этих пор скакать по степи, хотя бы и без седла, на спи­не одного из княжеских скакунов, стройных и быстрых, как ветер. Иногда приходили другие мальчишки аула и, если поб­лизости не было княжеских слуг, усевшись на коней, носи­лись по полю с гиканьем и криками, играя в старинную ка­бардинскую игру с шапкой. Одна из бараньих папах все вре­мя переходила из рук в руки, и тот, кто, отняв ее,

удержи­вал у себя до конца игры, считался самым сильным и ловким джигитом...

Помнит он и Кургоко Куденетова, всегда мрачного и за­носчивого. Князь не появлялся среди пастухов и других крестьян в добром состоянии духа. И все знали: если пожа­ловал пши [2] Кургоко, у многих после его посещения останут­ся на плечах или на лице следы плетеной нагайки...

Просвистела княжеская нагайка однажды и за спиной маленького Жунида. Хвост ее больно впился ему между лопа­ток. За что? Он не помнит. Да князь и не искал повода, чтоб ударить. Он мог сделать это просто так, для острастки...

2

Пиш - князь (каб.).

... А потом в горские аулы стали приходить вести одна другой диковиннее и невероятнее: что русские рабочие сбро­сили своего царя и хотят прогнать всех богатеев, таких же жадных и злых, как Кургоко Куденетов, что нет на свете никакого аллаха, а значит, и не мог он установить на земле закона, когда один владеет всем, а другой ничем и, стало быть, землю надо разделить между бедняками поровну

По аулам и селениям звучали новые непонятные, но красивые слова «революция», «социализм», «большевик» «интернационал»

И еще одно слово с детства запомнил Жунид. Это было имя «Ленин» Непривычное для слуха кабардинского подрост­ка, оно казалось добрым, надежным и притягательным Впер­вые он услышал его, когда жандармы застрелили возле ме­чети чужого человека Как говорили, он бежал из тюрьмы,— его посадили якобы за то, что он дрался за правду Непонятно все это было Жуниду Одно только он понял: раз человек умер с именем Ленина на устах, значит большой и мудрый этот Ленин За плохих не умирают Говорили еще, что погибший был большевиком.

И с тех пор Жунид задался целью узнать побольше о большевиках и о Ленине.

Ему удалось это сделать. В двадцатом году двенадцати-летний парнишка уже помогал красным партизанам, боров­шимся за Советскую власть в Кабардино-Балкарии.

Потом учился в начальной школе. Было это нелегко. Руки, привыкшие к грубой работе, не слушались, карандаш выскальзывал из негнущихся пальцев, а на бумаге получались невообразимые каракули. Но он был упрям.

И еще одно мешало ему. Привыкнув, как все табунщи­ки, спать подряд целые сутки, а затем подолгу не смыкать глаз, карауля лошадей по ночам, он никак не мог научиться вставать вовремя и вечно опаздывал. Часто приходилось ему наверстывать упущенное. Так было и на рабфаке. И только в школе милиции Жунид, наконец, покончил с опозданиями и пропусками после нескольких нарядов вне очереди Одна­ко по-прежнему умел в случае необходимости бодрствовать две-три ночи подряд, а освободившись,— спать, не подавая признаков жизни, часов по двадцать...

Долго не могла привыкнуть к этой его странности и жена. Зулета.. Почти два года они не виделись.

Наконец мысли смешались, и Жунид заснул..

Не разбудили его и приглушенные голоса в соседней комнате. Между супругами шел разговор:

— Впервые вижу оперуполномоченного, который в состоянии проспать и обед, и ужин...— Это голос хозяина дома.— Неважное приобретение для угрозыска, ну и соня.

— Может, ты и неправ,— тоже шепотом отвечала Клавдня Дорофеевна.-- В поезде он произвел на меня хорошее впечатление...