По следам М.Р.
Шрифт:
— Точно! Акционерная компания, — поддержал Генька. — Это когда на паях покупают заводик или еще какую-нибудь мелочь. Но откуда малютка Пелардес… такие слова?
Филимоныч усмехнулся:
— Под диктовку отца настрочил. А акция — это вообще действие. Помните — в театре? Первый акт — первое действие.
Он стал читать дальше.
«Вы, конечно, понимаете, товарищ генерал, что я не мог адресовать письмо прямо «Дон Кихоту»…
— Что?! — вскочил Генька.
— Жив! Жив! — закричала Оля. — Ура! Он жив!
— Слушайте
«Голубые жандармы сразу перехватили бы письмо. Да и где взять адрес «Дон Кихота»? Он и сам не всегда знает, где будет ночевать завтра, а тем более — через неделю…»
Филимоныч приостановился и метнул быстрый взгляд на ребят.
— Революционер! — тихо выдохнула Оля.
— Скрывается, — кивнул Генька.
А Витя задумчиво сказал:
— Вроде наших… русских… революционеров. Я читал… Ленину за границу… тоже не прямо писали… а через нескольких… Вполне благонадежных…
«Мне пришлось обратиться к друзьям во Францию, — продолжал читать Филимоныч. — Оттуда «деловые люди» часто ездят в Испанию: ведь это по соседству…»
— Ну и вот, — сказал Филимоныч. — Он тут еще много интересного пишет. Но главное, — переслал нам ответ…
— «Дон Кихота»?! — закричал Генька.
Учитель кивнул. Вынул из конверта длинный, узкий лист, потертый на сгибах.
Ребята сгрудились вокруг стола.
«!Los Camarados!» — начиналось письмо.
Крепкие, острые восклицательные знаки чернели по бокам, как часовые.
— Ой, как в листовке! — прошептала Оля.
Стремительный, закругленный почерк. Строка лилась за строкой. А на оборотной стороне, внизу, подпись — «Don Quijote».
Учитель дал ребятам досыта насмотреться на письмо, потом достал все из того же большого желтого конверта еще лист.
— Перевод! — сказал Филимоныч. — Генерал сделал.
Откашлялся и стал читать:
«Товарищи!
Мне сообщили, что вас интересуют события, связанные с «Большой Бертой».
Ребята замерли.
Дальше «Дон Кихот» рассказывал, как он установил связь с русскими, с каким нетерпением ожидал встречи с ними в лесном овраге. И как обрадовался, когда один из русских вдруг заговорил по-испански.
— Игорь… — прошептал Витя. — Он же был под Мадридом…
Генька кивнул.
«Пожалуйста, передайте мой привет этому товарищу! — писал «Дон Кихот». — Кстати, на некоторые ваши вопросы мог бы ответить он сам или его помощник, и мне непонятно, почему вы меня об этом спрашиваете…»
— Ах, черт! Он же не знает, что и Игорь, и Анатолий… — пробормотал Генька.
Дальше «Дон Кихот» рассказывал, как ему передали задание советского командования — провести диверсию против «Большой Берты». Его служба в полковом обозе была очень удобной для этого — кочевал вдоль фронта, не
«Мне передали пакет со всем необходимым для операции, — прочитал Филимоныч. — Первые два дня ушли на поиски пушки».
«Дон Кихот» заводил разговоры с немецкими солдатами, угощая их испанскими сигарами — после немецкого эрзац-табака они казались подлинным лакомством. Искал — и, наконец, нашел…
«В общем, все сработало, как надо, — писал «Дон Кихот». — Я был неподалеку и слышал все пять взрывов подряд — ни одна мина не отказала. Пушка надолго вышла из строя. Надолго, если не навсегда!»
И дальше «Дон Кихот» рассказывал, как через два дня он сообщил об этом советским товарищам, вновь пришедшим к нему на явку. На радостях они расцеловались и условились о новой встрече.
А потом тон письма менялся. В нем зазвучала тревога.
«Целую неделю я ждал сигнала, — писал «Дон Кихот». — Но так и не дождался. И не смог рассказать штабу, как немцы на специальных платформах вывозили останки «Большой Берты» (я встретил их на шоссе под Гатчиной), и не смог получить нового задания. Как на беду, моего товарища-радиста, который иногда помогал мне, перевели в другой полк…»
— Эмилио Нуньец! — вспомнил Генька.
Дальше «Дон Кихот» сообщал: вскоре Голубую дивизию отвели с фронта. Гитлер не очень-то доверял испанцам.
— Все? — хмуро спросил Витя.
— Нет, еще несколько строк.
«Мне жаль, что ваш прекрасный город я так и не видел, — писал «Дон Кихот». — Как бы мне хотелось в нем побывать! Почему-то мне кажется, что он похож на мою родную Барселону. Но и в ней я уже не был много лет!»
Письмо кончалось коротким и таким знакомым словом: «!Salud!»
Николай Филимонович поднял голову, поглядел на ребят и достал из конверта последний маленький листок.
«Папа еще раз просит прощения, — писал Володя Пелардес, — но имя «Дон Кихота» он назвать не в праве. Не сердитесь! Вы сами понимаете…»
И, подражая своему далекому земляку, Володя окончил записку тем же боевым приветствием: «!Salud!»
Возвращались ребята все вместе. И хотя Тишке и Вите надо было в другую сторону, расставаться не хотелось.
Не сговариваясь, мальчишки пошли провожать Олю. Шагали задумчивые, необычно тихие: письмо «Дон Кихота» словно еще звучало в ушах.
— А все-таки обидно, — вдруг негромко, задумчиво сказала Оля. — Не знаем — какой он? «Дон Кихот»… Хоть бы малюсенькую фотографию…
Тишка кивнул.
— Ясно какой! — сказал Генька. — Высокий. Сильный. Нос — орлиный. И глаза — пронзительные такие. На саблях рубится лихо. А стреляет!.. Пулю в пулю!..
Оля вдруг рассмеялась. Громко, на всю улицу.