По следам невыученных уроков
Шрифт:
А потом опять беготня по адресам.
Глебушка встретил меня с кислым видом и полным нежеланием учиться.
– Вы хоть понимаете, что через пару дней первое сентября?!
– возмущался парень.
– И пока все уходят в отрыв, я вынужден тут пахать! Нет справедливости в этом мире!
Настроения спорить у меня не было, поэтому, устроившись в его комнате, я без особых зазрений совести сунула ему телефон в руки. Мальчишечьи глаза зажглись жадным огнём, и он полностью погрузился в очередную игрушку. Я же просто сидела, потупив взор в одну
Из размышлений меня вывел резкий удар по столу, вызвавший волну праведного негодования с моей стороны, ибо вторым участником удара оказался мой телефон, которым Глеб от души шарахнул по столешнице.
– Я так больше не могу!
– взвился парень, практически плюясь во все стороны.
– Позволь узнать, чем тебе мой сотовый не угодил?
– сдерживая возмущение, вполне миролюбиво прошипела я.
– Да причём тут он?!
– театрально подбоченился Глебушка.
– Женщина, вы кто?! И куда вы дели Ксению Игоревну?
Рот мой открылся сам собой, вот только умных слов не нашлось.
– Ты сейчас о чём?
– О том, что вы сегодня такая варёная, что вас стукнуть хочется.
– Ну спасибо, ученики меня ещё не били.
Если, конечно, не считать пятилетнего Илюхи, который однажды умудрился укусить меня за палец, когда я пыталась что-то ему этим самым пальцем показать в книжке.
– А вы знаете, надо!
– Таааак. У тебя какие-то ко мне претензии?
– Вы не работаете! Сидите тут кислая, тоску на мир наводите, а между прочим, вам за это деньги платят.
Обижаться на него было бесполезно, искусство провокации мальчик освоил ещё с пелёнок.
– Ты сам отказался что-либо делать. Кто сам ещё недавно орал, что жизнь - штука несправедливая?
– А вы должны были меня переубедить. Ну там, всякие: ученье - свет, а повторение - мать заикания. Вот почему я должен вам такие элементарные вещи объяснять?
– Так, стоп. Давай по порядку. Ты от меня сейчас чего хочешь? Чтобы я с тобой спорила и заставляла учиться?
– Нет, я хочу, чтобы вы были собой. Подкалывали там меня, бурчали себе что-то под нос, ругались… Ну, не знаю, шутили, хотя чувство юмора у вас явно так себе.
– Ну спасибо, - показательно растянула я губы в подобии оскала.
– Не, ну правда. Короче, делайте что хотите, но верните мне мою Ксению Игоревну.
– Глеб… - еле слышно пробормотала я, теряясь от волны признательности, что накрывала меня с головой.
– Ну что Глеб? Если вы не хотите со мной заниматься, так и скажите! Вы всё ещё на меня злитесь за фонтан, да?
– Дурак, - прыснула я, и неожиданно для нас обоих притянула ребёнка к себе, заключая в судорожные объятия.
– И всё-таки дурында! Ничего, что мы с тобой после фонтана вон уже сколько раз виделись?
Но, видимо, у всех детей была какая-то своя логика.
– Ксения Игоревна, пожалуйста, не бросайте со мной заниматься, я больше не хочу этих дурацких
Голос у Глеба был жалостливый, и мне оставалось только радоваться, что я не видела его лица в этот момент. Ибо после того, как он так по-детски хлюпнул носом, я сама была близка к тому, чтобы пустить слезу. Боже, да я когда-нибудь прекращу рыдать-то?
– Никуда я от тебя не денусь!
Выходила я из их дома в странном воодушевлении. Мы с Глебом даже умудрились немного позаниматься, в конце по обоюдному молчаливому согласию сделав вид, что не было между нами никакого разговора не по теме.
На улице всё ещё светило солнце, уже начавшее своё движение в сторону горизонта. Я невольно улыбнулась, решив, что не всё так плохо в моей жизни. И пусть дети и работа не совсем то, о чём сейчас страдала моя девичья душа, но ведь это не означало, что они менее важны? Моё отношение к ученикам теперь принимало совершенно новый оттенок. Знания - это, конечно хорошо, но далеко не самое главное, что можно им дать. Точно так же, как и прилежность на уроках, оценки и выполнение домашних заданий ещё ничего не значат. Потому что самое важное в этом мире - человечность - явно зарождалась где-то между строк.
Мы все были неидеальны: со своими проблемами, загонами, страхами, шероховатостями и ошибками. Но умение творить чудеса жило в каждом и имело множество проявлений: разглядеть в уличном воришке мальчишку, нуждающегося в помощи; полезть в фонтан для того чтобы отстаивать свои идеалы; суметь признать свои ошибки вопреки чувству стыда; не пройти мимо заплаканной учительницы; поделиться своей курткой прохладным вечером; впустить в свой дом незнакомого человека… У доброты, как и у любви, было много языков, но в основе всего этого лежало одно - небезразличие.
Неужели это был самый главный урок, который мне предстояло вынести по окончанию этого лета?
А на следующий день у меня будто бы включились мозги. Я резко подскочила на кровати, жадно вдыхая воздух, как если бы меня морской волной выбросило на берег. Филька, сидевший рядом своей жопкой на Пашкиной подушке и открывший было рот, чтобы истошно потребовать свой завтрак, захлопнул от удивления пасть и в недоумении уставился на меня, позабыв, что, собственно, хотел.
– Кушать, - почти завопила я, подхватив кота под мышку и скачками полетев на кухню.
В последние дни я почти ничего не ела и сейчас ощущала зверский голод. Навалив коту целую миску корма, я сама выгребла из холодильника всё, что не требовало особых приготовлений, и с аппетитом накинулась на йогурт с бутербродами.
До выхода на работу ещё оставалось время, и я развалилась на неубранной постели. В голове беспрестанно крутился наш последний разговор с Пашкой, давая мне возможность обдумать всё случившееся на свежую голову и без лишних эмоций. Я не остыла, но вдруг все события прошедшей недели стали проявляться в новом свете.