По следам призрака
Шрифт:
— Вы не могли бы уточнить, Мухарлямов, — начал я, почти не глядя на допрашиваемого, — куда именно собиралась ехать Даутова? Ведь время, как вы сами говорите, было позднее. Да и непохоже это на нее как-то…
— Вы уже успели так хорошо узнать ее? — сыронизировал он, уклоняясь от прямого ответа на вопрос. — Даже мертвую…
— Да, о мертвых не принято говорить дурно — это верно. Но могу сказать, не кривя душой, что она и при жизни пользовалась самой безупречной репутацией.
— Возможно, — угрюмо проговорил он. — Но когда происходило то, о чем я говорю,
— У нее здесь нет родственников! — отрезал я.
— Значит, к подруге или еще к кому…
— Подруги живут в общежитии, а «еще кого-то» за нею не водилось.
Мухарлямов раздраженно хмыкнул и отвернулся.
— Тогда не знаю. Пусть этим занимается следствие!
В голосе его опять слышались нотки раздражения. «Значит, все идет правильно, как надо», — мысленно заключил я; продолжая:
— Да, нам это, действительно, показалось необычным: спокойная, уравновешенная девушка, вышедшая на минутку проводить знакомого, вдруг возгорается необъяснимым желанием сесть в первую попавшую автомашину и мчаться в город невесть куда… «А вдруг и в самом деле случилось такое!» — подумали мы и навели кое-какие справки. И, представьте, никого такого, кто бы так манил к себе эту девушку, к сожалению, не оказалось. Не оказалось — да и только. Дальше этого мы не пошли. По одной простой причине. Даутова вообще не собиралась ехать да и не ездила в город. Из общежития она лишь выходила, чтобы проводить вас. Не надела даже головного убора, перчаток, чтобы тут же вернуться. И уж коли зашел об этом разговор, я позволю себе зачитать показания свидетельницы Авзаловой…
Взяв уголовное дело, я быстро отыскал нужный протокол и вслух, достаточно громко, прочитал Мухарлямову те строки, которые непосредственно касались темы нашего разговора.
Мухарлямов слушал с вниманием, судя по всему, взвешивая про себя каждое слово. Ведь по существу это были первые доказательства, которые раскрывал перед ним следователь.
Кончив читать, я отложил дело в сторонку и посмотрел на Мухарлямова.
— Мне остается лишь добавить, что Даутова в тот вечер была совершенно трезвой. Это установлено экспертизой…
Мухарлямов долго сидел молча. Взгляд напряженный, сжатые губы, вздувшиеся на скулах желваки бесспорно свидетельствовали о том, что в нем шла тяжелая внутренняя борьба. Борьба истины с ложью. Совести с бесчестьем. Смелости с трусостью. И кончилась эта борьба тем, что Мухарлямов глубоко вздохнул, насупил взгляд и, воинственно расправив плечи, спросил:
— Так где же она была тогда?
— Вы ее увезли. Она была с вами в гараже.
Он поднял глаза, лицо его исказила наглая улыбка:
— Кто это видел?
— У нас нет свидетелей, но, наверное, вы кое-что оставили там, в автомобиле. Кстати, где он?
— Стоит в гараже.
— Ключи от гаража у вас?
— Я потерял их.
— По-видимому, гараж придется взламывать.
— Дело ваше.
— Тем более…
Я смотрел в глаза этому человеку, и мне от души хотелось тогда, чтобы он говорил правду. Не потому, что в ней заключался мой успех, нет. Просто я видел, что он, желая этого или нет, все более осложняет свое положение, углубляясь в болото лжи и самого неприкрытого ханжества. И я спросил его опять, уповая на благоразумие:
— Вы намерены утверждать, что не были в гараже с Даутовой?
— Да, я утверждаю, что Даутова оставила меня и на неизвестной машине уехала в город. Быть с нею в гараже в ту ночь я не мог. У меня алиби!
— Вот как? — я с нарочитой растерянностью взглянул на Мухарлямова. Заметив это, он сразу осмелел.
— Да, у меня есть алиби! Ту ночь я провел в другом месте, с другим человеком.
— С женой? — поинтересовался я.
— Нет. С женой я не живу уже больше месяца, вы, наверное, знаете. Я захожу к ней лишь изредка, чтобы повидать детей.
— Вы ночевали у родственников?
— Нет.
— Так, значит, коротали время с приятелем за чашечкой кофе?
— Нет, нет! — вскипел Мухарлямов, беспокойно заерзав на стуле. Но тут же взял себя в руки и произнес с тяжелым вздохом: — Хорошо, я скажу, где провел ту ночь, только прошу сохранить все в тайне. Не о себе пекусь… Это очень порядочная женщина, и мне бы не хотелось ставить ее в неловкое положение. Видите ли, я был… я был у Иванцовой. У Зинаиды Михайловны Иванцовой. Это моя близкая знакомая…
— Я вынужден занести ваши слова в протокол.
— Хорошо. Только еще раз прошу, не разглашайте этой тайны. Она не переживет…
— Ей не придется переживать, Мухарлямов.
— Что? — не понял он.
— Этой женщине незачем переживать. Вы не были у нее в ту ночь.
— Как? — вскочил он со стула. — Вы знаете Иванцову?
Да, и тут нам удалось опередить Мухарлямова. Эта уже немолодая, солидная женщина, действительно, была страстно влюблена в него, и сумей он встретиться с нею до того, как мы допрашивали ее, алиби Мухарлямову наверняка было бы обеспечено, как говорится, железное. Но тут хорошо сработал инспектор Усманов. Изучая круг знакомств Мухарлямова, он сумел каким-то путем выйти на эту женщину и, как работник, умеющий заглядывать в завтрашний день, отыскал и допросил ее, предотвратив возможность получения Мухарлямовым выгодного доказательства своей невиновности.
— Садитесь, Мухарлямов, — успокоил я его. — Садитесь и выслушайте меня.
Он послушно сел.
— Нам действительно известно о существовании этой женщины. Более того, наши работники уже имели с нею беседу. Не стану скрывать — результаты не в вашу пользу.
Я снова взял в руки уголовное дело и раскрыл его.
— Вот протокол допроса Иванцовой. Я могу зачитать ее показания. Вы говорили здесь о порядочности этой женщины. У меня нет оснований спорить с вами. К счастью, она не стала обманывать нас. Вы не были у нее в ту ночь. Не были! Или, может быть, вам требуется очная ставка?