По следам солнечного камня

Неймантас Ромуальдас Повилович

— Где ваш магический взгляд, превращающий человека в камень? Впрочем, взгляд я уже почувствовала… Нет, нет, Сальвий, этого переводить не следует!

Номеда повернулась, воздух, опьянивший Айстиса незнакомыми ароматами, пришел в движение. Ароматы шли не только от девушки, но и от предметов, среди которых она жила.

— Ладно! Пусть будет так, как вы хотите, Айстис… — Она повторила его имя несколько раз, а затем обратилась к нему, как к самому близкому человеку: — Я раскрою тебе многие тайны. Но за это ты должен обещать, что отплатишь мне тем же… В тебе таится что-то такое, с чем я еще не сталкивалась! Возможно, ты волшебник?

Она помолчала.

— Пойдем!

Номеда отвела Айстиса в другую комнату. Она была до потолка завалена всякими предметами, свитками, дощечками с вырезанными знаками.

— В

этой комнате хранится все, что мой отец, Юлий Номеда Квинтий, накопил за свою долгую жизнь. Он — сенатор, историк и путешественник, опекает искусство. Теперь он уехал в Элладу, чтобы собрать скульптуры, которые следует перевезти в Вечный город… [58] Хочешь ли ты узнать, что здесь написано?

58

Завоевав Грецию, римляне вывезли наиболее значительные произведения искусства в Рим.

— Конечно!

— Я не знаю твоего языка, а Сальвий не имеет права знать того, что здесь написано, так как он — раб. Ты должен будешь изучить наш язык… Мне известно, что вы задержитесь у нас, пока корабль не отправится на север. Для учебы времени хватит. Ты будешь приходить в этот дом каждое утро в одно и то же время. Согласен?

— Хорошо! — воскликнул Айстис, не скрывая того, что сказанное девушкой ему приятно.

Взяв дощечку, она прочитала:

— «Книги — друзья, книги — учителя»…

…Незаметно бежали недели. Айстис каждое утро в сопровождении Сальвия, а потом и один спешил в дом Номеды, где несколько часов изучал латинский язык.

Номеда была довольна своим учеником.

Наступила пора, когда они уже не нуждались в услугах переводчика и объяснялись по-латыни.

Занятия сблизили их. Айстис вскоре привык ко всему, что окружало Номеду, а ей юноша нравился все больше и больше. Девушка почувствовала, что в ее сердце нарастает нечто большее, чем просто интерес к молодому дикарю, вторгшемуся в ее жизнь, к этому «гиперборею», как она называла Айстиса. Номеда уже не знала, как ей быть. Иногда, прикинувшись больной, она отменяла урок, а затем посылала раба, чтобы срочно позвать юношу.

В то утро Номеда сама открыла дверь, как только Айстис прикоснулся к дверному колокольчику.

Очевидно, она его ждала.

Поздоровавшись, Номеда пригласила его войти. От Айстиса не ускользнула перемена, происшедшая в поведении девушки в последние дни. Она стала надевать простые платья спокойных тонов. Исчезли драгоценные украшения, кроме янтарного ожерелья.

— Почему ты опаздываешь? — упрекнула Номеда Айстиса, хотя он пришел вовремя. — Я должна ждать!.. Не сердись, — снова заговорила она, касаясь его руки, — меня вывело из равновесия известие, что твой корабль уже вышел с острова Родос. Об этом сообщили верные люди. Нам остается все меньше времени, а ты должен еще многое выучить. Наши легионы скоро дойдут до всех окраин мира! Они придут и на твою родину. Ты обязательно должен знать наш язык! Тогда ты будешь очень могучим.

Номеда отвела Айстиса в библиотеку — так она называла комнату, где шли уроки. Эта комната у Айстиса вызывала особый интерес. В ней было множество восковых дощечек и их наборов. Вот тут диптихи из двух дощечек. Там триптихи из трех, а на этих полках — полиптихи, состоящие из многочисленных дощечек. Рядом с восковыми дощечками, на которых были сделаны записи, на полках стояли кодексы — квадратные куски хорошо выработанной кожи с записями, нанесенными цветной краской.

Номеда прочитала Айстису множество отрывков из записей, нанесенных на эти дощечки, кодексы, папирусы. Ему особенно нравились повествования о дальних краях. С интересом знакомился он с содержанием книги Помпония Мелы о севере и смеялся над объяснениями, будто «на этой окраине мира живут люди с лошадиными ногами. Их называют гусеухими, потому что свое нагое тело они прикрывают ушами, словно гусиными крыльями». Отложив книгу в сторону, Номеда все чаще обращалась к Айстису с просьбой рассказать о его родине…

Она показала ему книгу Публия Корнелия Тацита «Германия», в которой говорится и о янтаре. «…На своем правом берегу Свебское море омывает и балтские племена, у которых обычаи и одежда, как у свебов, а язык — ближе

к британскому. Они поклоняются матери божьей. В качестве знака своей веры они носят с собой статуэтки вепрей, которые заменяют им орудие и защищают от всего, охраняют поклонника богини даже в окружении врагов. Мечи они пускают в ход редко, чаще дубины. Хлеба и другие полезные растения они выращивают усерднее, чем ленивые германы. Они обыскивают море; на мелководье и по берегам моря они единственные собирают янтарь; сами они называют его „глезум“. Свойства и происхождение янтаря они как варвары не изучали и ничего об этом не знают. Ведь янтарь долгое время пролежал среди других предметов, выбрасываемых морем, пока мы не дали ему имя. Сами они янтарь не потребляют: собирают куски, продают в необработанном виде и берут вознаграждение удивляясь. Однако нетрудно понять, что это — смола деревьев, ибо в ней нередко просвечивают погрузившиеся в жидкость какие-то жуки или насекомые, которые так и остались там, когда она стала быстро застывать. Я полагаю, что густые леса и пущи, в которых текут благовония и бальзам, встречаются не только в отдаленных местах на Востоке, но и на западных островах и землях и что жидкая смола, источаемая под влиянием лучей горячего солнца, течет в ближайшее море, а сильный шторм выбрасывает куски янтаря на противоположный берег. Если испытать свойства янтаря, поднеся к нему огонь, он вспыхнет, словно сосна, распространяя жирное, пахучее пламя, и тут же тает, превращаясь в деготь и смолу…»

— Этот человек никогда не был в нашем крае, — засомневался Айстис.

— Почему? Разве он лжет?

— Местами добавляет то, чего нет, местами не говорит того, что важно.

— Не может быть! Тацит — знаменитый человек! Он — писатель и посол. И сейчас в отъезде. Он неоднократно бывал в этой комнате. Вместе со своей женой, моей подругой, дочерью полководца Гнея Юлия Агриколы…

Номеда взяла другой папирусный свиток, «Историю природы» Плиния Старшего.

— Здесь еще сказано, что «во времена императора Нерона гонец путешествовал на север». Еще «продолжает жить римский рыцарь, который по поручению Юлиана, председателя игр, проводившихся Нероном, отправился из Карнунта, находящегося в Панонии, к морскому побережью Германии. Он путешествовал по тем местам на побережье по торговым делам и оттуда привез столько янтаря, что им скреплялись сети, отделявшие хищных зверей от зрителей на галерее. Даже оружие и тела усопших украшались янтарем, и все дневное одеяние… было сделано из янтаря… Вес самого тяжелого куска янтаря составлял 13 фунтов…»

— Это очень интересно! Ведь об этом всаднике рассказывают и наши деды. Следовательно, он на самом деле приезжал к нам!

— Об этом ли посланце они рассказывают? Ведь он путешествовал давно, когда твоих дедов еще на свете не было…

Номеда взяла другой свиток:

— Вот Гомер [59] в своей поэме об Одиссее неоднократно говорит о янтаре. Он упоминает его наряду с золотом, серебром и другими драгоценностями. Видишь, какой янтарь дорогой… А вот сочинения историка Геродота. В них тоже кое-что сказано о янтаре. Он считает, что «янтарь — застывшие слезы птиц, которые оплакивали смерть героя Мелеагра, а возможно, Феба, сына бога Солнца — Гелия, которого убили боги, и оплакивали его мать и сестры, превратившиеся в деревья…». Много ли янтаря у тебя на родине? — поинтересовалась Номеда.

59

Гомер — легендарный древнегреческий поэт.

— Очень много!

— А какой он? Есть ли у вас такой? — Номеда взяла с полки шкатулку и показала куски янтаря прозрачно-розового, золотистого и еще других цветов. — А такой, как твои волосы? Можно ли найти еще такой, как ты мне подарил? С веточкой, насекомым? Мастера янтарных дел за такой платят огромные деньги! Волшебные амулеты! Их вешают на шею новорожденным…

— У меня дома лежит целая сумка такого янтаря, — сказал Айстис.

— Сумка? — не поняла Номеда. — Целая… корзина?! Вот если бы она была у тебя с собой, здесь! Ты стал бы самым богатым человеком! Тебя перевели бы в сословие всадников, и ты сидел бы в театре на местах с первого по четырнадцатое. А может, стал бы и сенатором…