По следам Таманцева
Шрифт:
Двадцать лет назад я познакомился с ним случайно, хотя, наверное, это не совсем точно, поскольку начинающих литераторов всегда рано или поздно прибивает к мастерам пера, как начинающих правонарушителей к уголовным авторитетам.
Наша дружба не была завязана на литературных интересах, точнее, я видел в нем писателя, а он во мне лишь человека редкой профессии, о которой в писательской среде, благодаря излишнему вниманию прессы, сложилось какое-то странное представление (его можно назвать инфантильно-извращенным).
Я подошел
Я позвонил на киностудию. Приятный женский голос ответил, что директор задерживается, но к обеду обязательно будет.
– Распрекрасно, – произнес я вслух, – к обеду и я доберусь до киностудии.
Без четверти два я был на киностудии. Директор появился с шестым радиосигналом, извещающим о конце обеденного перерыва.
Перед выездом из Минска я позвонил ему и в двух словах изложил цель поездки. Поэтому директор, как человек деловой, начал с главного:
– Ты привез заявку?
– Нет, – ответил я, – до заявки еще далеко.
– Полагаешь, что этот человек мог умереть?
– Все возможно.
– Но это не беда для кинематографа, тем более документального, есть материалы, свидетели…
– Так-то оно так, но…
– Напрасно сомневаешься. Москва уже требует заявок и сценариев к будущему юбилею Победы. Пока заявим, пока они утвердят…
– Съезжу, посмотрю, а на обратном пути все детально обсудим. Заявку ведь недолго написать.
– Как знаешь, – сказал директор. – Ты не обедал?
– Я недавно завтракал.
– Это не важно, пойдем, у меня есть бутерброды и кофе.
– Я пью чай.
– Найдем и чай. Для гостей можно чего-нибудь и покрепче, а мне нельзя, я на работе.
Перебрасываясь подобными фразами, мы прошли в комнату за кабинетом, директор открыл холодильник и стал доставать ингредиенты к бутербродам, с некоей мужской эстетикой разложил их на столике на салфетках, затем заварил чай и произнес:
– Ну, как там у вас в Белоруссии?
Утром следующего дня я проснулся, когда хозяева квартиры уже ушли на работу. Побрился, выпил чаю и стал собираться в дорогу. Прежде всего, вернул в сумку бритвенные принадлежности. Попутно решил навести в ней порядок и ужаснулся. Еще в Толмачево я почувствовал, что сумка стала немного легче, но не придал этому значения. Теперь понял, что в ней отсутствует диктофон.
Понимая, что нельзя вернуть то, что безвозвратно ушло в прошлое, я быстро собрался, черкнул записку Соне о том, что на обратном пути непременно заеду и побуду чуть дольше, отдал ключ соседке и пошел к кассам аэрофлота.
Входя в здание, вспомнил как легко и быстро взял вчера билет в Москве. Здесь все должно быть также комфортно, подумал я, видя, что людей почти
– Чему вы удивляетесь, – сказала кассир. – Нестыковка частных компаний. До Красноярска летает маленький самолетик, а от Красноярска – большой… Да и вообще, летом с билетами везде проблема.
– Ничего подобного, – возразил я, – вчера в Москве свободно можно было взять билет…
– Наверное на Ил-86-й, – перебила меня кассир.
– Да, – согласился я, – именно на Ил-86-й.
– Все ясно. Третьего дня такой же самолет разбился под Москвой, вот пассажиры билеты и сдали.
Мне стали понятны бурные аплодисменты, прозвучавшие в салоне аэробуса, когда мы приземлились в Толмачево.
Через полчаса я уже был на железнодорожном вокзале.
Но и там я потерпел фиаско:
– Мест нет.
– И что же мне делать?
– Записывайтесь на проходящие, – посоветовала кассир, – и подходите время от времени к окошку.
Делать нечего, я стал исправно курсировать от своего места к кассе и обратно. Когда-то я часто бывал здесь, но то был старый вокзал. От него остались только стены. Новый же хорошо и в современном стиле отремонтирован и разделен на две половины. В первую – вход платный или по билетам. Во вторую и к кассам можно подойти свободно, но уровень комфортности, чистоты и отношение к пассажирам здесь совсем иные. Впору вешать на стенах таблички: «Для черных».
Визиты к кассе я совершал из привилегированной половины, из зала «Для белых», но все равно безуспешно. Ближе к вечеру хотел уже возвращаться на квартиру, но случилось чудо, кто-то сдал билет до Благовещенска, поэтому в середине ночи я попал в вагон поезда Москва – Благовещенск. В купе, на которое указал мне проводник, спали три закутанные в одеяло фигуры, определить их пол и статус, как говорили мои коллеги следователи, не представлялось возможным. Я забрался на верхнюю полку и попытался заснуть, дав себе обещание утром привести в порядок мысли и тщательно спланировать то, для чего поехал на Дальний Восток за семь тысяч километров от Беларуси.
Лесок, в котором притаилась группа, только-только стал покрываться листвой, и надежно спрятаться в нем было еще трудно. Однако за сутки в сторону леса ни со стороны города, ни от проселочной дороги не прошел ни один человек, и «опасность демаскировки могла возникнуть только теоретически». Так заумно мог оценить ситуацию только нынешний командир группы.
– Теоретически, – произносит шепотом Коловратов, – теоретически…
Слово не вызывает у него никаких ассоциаций. «Умные все больно», – думает Коловратов, которому иногда кажется, что его товарищи специально употребляют мудреные слова, чтобы подчеркнуть разницу между собой и им.