По светлому следу (сб.)
Шрифт:
– Обыкновенный полигон ракетного оружия… – медленно произносит он, не отрывая глаз от снимка и все еще надеясь заметить на нем хоть какую-нибудь деталь, ускользнувшую от его внимания.
– Вот именно, – недовольно перебивает его генерал, – самый обыкновенный полигон. Но ведь это же наш советский испытательный полигон «тринадцать дробь три»! Не скажете ли вы, полковник Астахов, каким образом снимок его попал в «Шварц адлер»?
Да, это действительно полигон «тринадцать дробь три». Астахов даже краснеет от досады. Как же он сразу не обратил внимания на хорошо
– Разве не на этом полигоне были вы всего три дня назад? – вскидывает генерал строгие глаза на Астахова.
– Так точно, товарищ генерал. На этом…
– Мало того, – снова перебивает его генерал, – полигон этот сфотографирован именно в тот день, когда вы на нем находились. Ведь на пусковой установке тут изображена ракета «Тау – двадцать один», испытание которой началось тридцать первого июля. Полюбуйтесь-ка на это сами!
Генерал, не глядя на Астахова, достает из стола лупу и протягивает ее полковнику. Астахов отчетливо видит теперь характерные очертания действительно запускавшейся в тот день ракеты «Тау – двадцать один».
– Да-с, – мрачно продолжает генерал, все еще не глядя на Астахова, – пикантная получается ситуация: прославленный контрразведчик, ответственный работник Комитета государственной безопасности, едет проверять состояние секретности испытаний, производимых на полигоне ракетного оружия. Возвратясь, докладывает, что все вполне благополучно, что вражеской разведке не подобраться к полигону и на пушечный выстрел. А тем временем полигон этот кто-то фотографирует как раз в момент запуска новой ракеты.
Астахов лишь сокрушенно разводит руками…
Генерал барабанит по столу кончиками пальцев. Астахов никогда еще не видел его таким взволнованным. Надо бы сказать хоть что-нибудь в свое оправдание, но что? Как могло произойти такое?
– Я пока не требую от вас объяснений, – сухо заключает генерал, – но приказываю немедленно заняться этим делом и не позже понедельника доложить, как это могло произойти.
– Ясно, товарищ генерал…
У капитана Уралова еще не иссяк юношеский задор, студенческая ершистость, но полковнику Астахову именно это и нравится в нем. К тому же он очень эрудирован, этот капитан. В области физики и математики никто из отдела Астахова не может с ним тягаться. Даже инженер-полковник Шахов. Для Астахова просто непостижимо, когда только успевает этот мальчишка читать всю новую литературу. Главное же увлечение капитана – кибернетика. Он ведь защитил недавно кандидатскую диссертацию по теории информации.
– А вот посмотрим, как ты с криптограммами будешь справляться, – задирают Уралова товарищи.
– Времена корпения над криптограммами вообще уже миновали, – немедленно парирует капитан. –
Не задумывается он и над вопросом: все ли посильно электронным устройствам?
– Почти все! С простыми кодами вообще не может быть никаких затруднений. Подобные задачи электронные машины решают, опираясь на статистические свойства текстов. В случае же сложных кодов, в которых для изменения статистической структуры используются таблицы случайного набора символов, расшифровка ведется пробами на разных кодах. При колоссальных скоростях современных счетных машин это не занимает много времени.
Говорить о вычислительных машинах, о теории информации и о математической логике капитан может в любое время дня и ночи. Но сегодня, к удивлению Астахова, он молчалив. Вот уже второй час едут они в отдельном купе скорого поезда, а Уралов не обмолвился еще ни единым словом, если не считать кратких ответов на вопросы полковника.
– Что это вы такой мрачный сегодня? – с любопытством спрашивает Астахов, хотя и у самого настроение неважное. – Рассказали бы что-нибудь новенькое… Выяснилось наконец, могут ли «электронные мозги» быть совершеннее человеческих?
Капитан вздыхает.
– Не ожидал я, Анатолий Сергеевич, что и вы будете надо мной подшучивать…
– А я и не шучу вовсе. С чего это вы взяли? Я ведь тоже физиком себя считаю. Во всяком случае – учился когда-то на физико-математическом.
– Знаю я это, – недовольно бурчит Уралов. – Потому и удивляюсь, что вы мне такие банальные вопросы задаете…
– Ну ладно, ладно, – смеется Астахов. – Мне не нравится только, что вы такой хмурый сегодня.
– Почему же хмурый? – пожимает плечами Уралов. – Просто не хочется надоедать. Знаю – вам теперь не до меня.
– Слыхали, значит, о наших неприятностях?
Капитан молча кивает.
Полковник высовывается в окно, подставляя голову встречному ветру. За окном непроглядная ночь, лишь цепочки электрических фонарей четким пунктиром прочерчивают улицы невидимого поселка.
Вспоминая недавний разговор с генералом, полковник молча стоит некоторое время у окна, потом, повернувшись к капитану, спрашивает:
– А вы не очень довольны, кажется, что я вас от лаборатории вашей оторвал?
– Можно мне тоже задать вопрос?
– Пожалуйста.
– Могу я узнать, с какой целью вы сделали это?
– Просто так. Решил, что вам не мешает проветриться.
Капитан смотрит на Астахова долгим, недоверчивым взглядом. Говорит задумчиво:
– А Шахов сказал, что вы хотите на оперативную работу меня перевести…
– А если бы и так?
Теперь высовывается в окно капитан и, не отвечая Астахову, долго всматривается в ночную тьму. Она беспросветна – ни огонька на земле, ни звездочки в небе. Поселок с бусинками электрических лампочек остался где-то позади, и не понять уже, что там во тьме – поля или леса. А поезд все мчит вперед, не сбавляя хода даже на станциях. Сильно бьет в лицо встречный ветер, принося с собой запах паровозного дыма.