По теченью и против теченья… (Борис Слуцкий: жизнь и творчество)

Елисеев Никита Львович

Я путь не принимал, но это был путь. При почти всеобщем бездорожье он был оплачен многого дороже. И я ценил холодный грустный пыл.

Лидия Корнеевна Чуковская вспоминает: «…Когда я пришла, Анна Андреевна вместе с Марией Сергеевной (Петровых) дозвонились Галкину, чтобы поздравить с еврейской пасхой.

— Галкин — единственный человек, который в прошлом году догадался поздравить меня с пасхой, — сказала она.

Потом потребовала, чтобы ей достали телефон Слуцкого, который вновь обруган в “Литературной газете”. <Слова Ахматовой «снова обруган» — относятся к статье Н. Вербицкого. — П. Г., Н. Е >

— Я хочу знать, как он поживает. Он был так добр ко мне, привез из Италии лекарство, подарил свою книгу. Внимательный

заботливый человек.

Позвонила Слуцкому. Вернулась довольная: “Он сказал, — у меня все в порядке”» [210] .

Вспомнила Анна Ахматова о Слуцком и в связи с объявленным ее вечером в Литературном музее: «Пусть делают без меня. Я их боюсь, они все путают. Маринин (Цветаевой) вечер устроили бездарно. Приехал Эренбург, привез Слуцкого и Тагера — Слуцкого еще слушали кое-как, а Тагер бубнил, бубнил, и зал постепенно начал жить собственной жизнью» [211] .

210

Чуковская Л. К. Записки об Анне Ахматовой. 1952–1962: В 2 т. М.:Согласие, 1997. Т. 2. С. 293.

211

Там же. С. 554.

По свидетельству Юлия Оксмана, Ахматова утверждала, что «повесть Солженицына и стихи Бориса Слуцкого о Сталине гораздо сильнее разят сталинскую Россию, чем ее «Реквием» [212] .

Но при всем том отношения между Ахматовой и Слуцким были не столь радужными, как может показаться по приведенным высказываниям.

На вопрос Н. Готхарда, кто из современных поэтов ей нравится, назвала Самойлова («жаль, что он передержался в переводчиках») и Бродского («настоящий поэт»). «Спрашиваю о Борисе Слуцком:

212

Оксман Ю. Из дневника, который я не веду // Борис Слуцкий: воспоминания современников. СПБ.: Журнал «Нева», 2005. С. 526.

— От него ожидали большего» [213] .

Я это я. Не больше, Но, между прочим, и не меньше. ......................................... — Во дает, — обо мне говорили самые обыкновенные люди, а необыкновенные люди говорили: «Сверх ожиданья!»

Слуцкий неоднократно, но и не часто бывал у Анны Андреевны в Комарове и в Москве у Ардовых.

Михаил Ардов: «… Молчаливый, знающий себе цену Борис Абрамович. Так и слышу его голос, доносящийся из маленькой комнаты. Он нараспев читает Ахматовой про тонущих на море лошадей и притесняемых на суше евреев» [214] . (О манере чтения Слуцкого написано много, кое-что мы приводили, но никто не пишет, что Слуцкий читал «нараспев». Наиболее обстоятельно вспоминает об этом Самойлов, который, разумеется, много чаще, чем М. Ардов, слышал чтение Слуцкого.)

213

Готхард Н. Двенадцать встреч с Анной Ахматовой // Время и мы. NY. № 106. С. 251.

214

Ардов М. Легендарная Ордынка. Портреты: Воспоминания. М.: Б. С. Г.-ПРЕСС, 2001. С. 51.

«…Она <Ахматова> отзывалась о нем <Слуцком> с неизменным уважением, хотя несколько отстраненно, — пишет Самойлов. — Они не могли сойтись, и знакомство расстроилось по какому-то пустяку. Будто бы Слуцкий где-то, говоря о тиражах поэтических книг, заметил, что Ахматова весь свой тираж могла увезти на извозчике… (А. Найман в своих воспоминаниях признается, что он за столом у М. Алигер «к месту пересказал» сказанное Слуцким: «…Полвека назад “Вечер” Ахматовой вышел тиражом триста экземпляров: она мне рассказывала, что перевезла его на извозчике одним разом…” “Я!.. — воскликнула Ахматова. — Я перевозила книжки? Или он думает, у меня не было друзей-мужчин сделать это? И он во всеуслышание говорит, будто я ему сказала?” — “Анна Андреевна!.. — высоким голосом закричала Алигер. — Он хочет поссорить вас с нашим поколением!” Он

был я, но эта мысль показалась мне такой нелепой, что я подумал, что тут грамматическая путаница. Я не собирался ссорить Ахматову со Слуцким, но меньше всего мне приходило в голову, что Слуцкий и Алигер одного поколения и вообще одного чего-то» [215] .)

215

Найман А. Рассказы об Анне Ахматовой // Новый мир. 1989. № 1. С. 190–191.

С особой симпатией Слуцкий относился к Корнею Ивановичу Чуковскому. Остался небольшой очерк о Корнее Ивановиче, написанный Слуцким. Высоко ставя талант Чуковского, Слуцкий особенно ценил в нем титаническое трудолюбие и жизнь по «обдуманному плану», который он «сам обдумывал и сам осуществлял». В этом «сам», в этой роли первопроходца было для Слуцкого, по-видимому, главное: «первый детский поэт в истории… русской поэзии», предтеча некрасоведения; он предсказал появление массовой культуры и дал набросок ее теории, открыл для русского читателя много незаслуженно забытых имен. Очерк о Чуковском многое объясняет в характере и творчестве самого Слуцкого.

Высоко ставил поэзию Ярослава Смелякова. Хотя мы не находим прямых высказываний, всякий раз, когда Слуцкий упоминает его имя в контексте, чувствуется понимание значительности его поэзии.

С уважением и симпатией относился к Константину Симонову, ценил его знание войны, понимал, какую роль сыграли на войне его стихи. До войны Слуцкий относил Симонова к предыдущему литературному поколению, которое поэты «содружества» собирались оттеснить и занять их место. После войны этот подход изменился. Константин Симонов очень высоко ставил поэзию Слуцкого. В предисловии к последнему прижизненному «Избранному» Слуцкого, впервые вышедшему в издательстве «Художественная литература» к семидесятилетию поэта, Константин Симонов писал: «В книге я… встретился с человеком, который знал о войне зачастую больше нас, много и глубже думал о ней и видел ее по-своему зорко и пронзительно…» А ведь Симонов и сам прошел войну от звонка до звонка, и не где-нибудь в тылу, а на передовой, в самой гуще событий. «Так уж вышло, — пишет он в одной из последних фраз «Предисловия», — что в поколении поэтов, которое следовало за нашим, последним предвоенным, Борис Слуцкий с годами стал самой прочной моей любовью. И не навязывая ее другим, я не хочу скрывать чувства, с которым пишу это вступительное слово к “Избранному” Слуцкого» [216] .

216

Симонов К. Дом поэта // Слуцкий Б. А. Избранное. М.: Худож. лит., 1980. С. 3, 6.

Уважительно относился Слуцкий и к другим представителям старшего поколения — Светлову, Исаковскому, Щипачеву.

К. Ваншенкин вспоминает, как при Слуцком сказал, что «тяжело болен Исаковский. Слуцкий заметил в ответ:

— Жаль. Поэт замечательный…

Не представляю себе, чтобы кто-нибудь из его предвоенной компании, из его генерации, мог бы так сказать. Даже Серега Орлов глянул на него с некоторым удивлением» [217] .

О теплых отношениях, сложившихся с Назымом Хикметом, он рассказывал в Коктебеле Борису Укачину:

217

Ваншенкин К. От старинного читателя и друга // Борис Слуцкий: воспоминания современников. СПб.: Журнал «Нева», 2005. С. 452.

— Хикмет сам хотел со мной познакомиться. Ему обо мне говорили какие-то физики. Встретились мы у Эренбурга. Познакомились. Я стал переводить его стихи… Жаль, что Хикмет большую часть своего времени тратил по государственным делам и политической работе. Для поэзии оставлял мало. Сильно переживал критику своей пьесы, переход с первой на четвертую полосу «Правды»… Но тем не менее очень любил Россию и русскую жизнь…

Слуцкий знал и переводил прибалтийских авторов, среди которых выделял Э. Межелайтиса и считал его большим поэтом.

Как далеко мог зайти Борис Слуцкий в поддержке собрата по перу, рассказывает Б. Сарнов. На заседании бюро творческого объединения поэтов обсуждалась жалоба провинциального поэта, фронтовика, инвалида войны, тяжело больного человека, почти ослепшего. Восемь лет задерживалось издание его сборника. Заведующий издательством ссылался на слабость книги: в ней есть несколько приличных стихотворений, редакция надеялась, что автор дотянет остальные. Но этого не произошло. Обсуждение, похоже, зашло в тупик. И тут слово попросил Слуцкий: