По теченью и против теченья… (Борис Слуцкий: жизнь и творчество)
Шрифт:
Были еще (я почти уверен, что были) статьи против Короленко. Спор шел о дуэлях. Кульчицкий защищал офицерские дуэли, Короленко клеймил их как варварство, и хотя Короленко отзывался о Кульчицком без церемоний, сам факт печатного спора с ним переполнял наши души гордостью.
Вокруг печального лика отца — офицера старой армии, а на моей памяти адвоката или, может быть, юрисконсульта… — вокруг этого сумрачного лика в моей памяти клубятся легенды, творившиеся Мишиной любовью и фантазией…» [20]
20
Слуцкий Б. А. О других и о себе. М.: Вагриус, 2005. С. 229.
В тридцатые годы Валентин Михайлович был репрессирован, отбывал ссылку на строительстве Беломорканала. В доме Кульчицких
Для него это была одна из самых важных, хотя и подспудных тем. Борис Слуцкий знал слова одного из создателей социал-демократической партии Германии, слесаря и депутата рейхстага Августа Бебеля: «Социализм приходит ко всем, у кого есть человеческое лицо». Речь идет о том, что совершенно неважно, кто ты был раньше — помещик, поп, рабочий, крестьянин, — ты подходишь социализму ровно настолько, сколько в тебе — помимо классового, социального, сословного, национального — есть человеческого.
В этом случае важнейшим средством «очеловечивания» социального, классового, примирения победивших и побежденных становится искусство. Об этом писал Слуцкий в поздних своих стихах «Я в первый раз увидел МХАТ…»:
Я в первый раз увидел МХАТ На Выборгской стороне, И он понравился мне. .......................... «Дни Турбиных» шли в тот день. Зал был битком набит: Рабочие наблюдали быт И нравы недавних господ. Сидели дыхание затая, И с ними вместе я. ....................... Черная кость, красная кровь Сочувствовали белой кости Не с тем, чтоб вечерок провести. Нет, черная кость и белая кость, Красная и голубая кровь Переживали вновь Общелюдскую суть свою. Я понял, какие клейма класть Искусство имеет власть.Понятно, что тема репрессий, не прекращающихся и спустя двадцать лет после победы революции, тема сосуществования победителей и побежденных не оставляла Бориса Слуцкого никогда.
В декабре 1942 года Валентин Михайлович был забит до смерти в подвале харьковского гестапо.
Олеся Кульчицкая, сестра Миши, вспоминает: «Борис Слуцкий… Помню его шестнадцатилетним, еще до войны. Он часто приходил к нам, вернее к брату… Другие ребята запросто, иногда шумно, проходили в комнату к Мише. Борис же задерживался, обязательно здоровался со всеми домашними. Наш отец, Валентин Михайлович, если бывал дома, любил беседовать с Борисом, задавал ему вопросы, а потом заинтересованно выслушивал все, что отвечал Борис… Как ни странно, но я всегда ощущала какое-то внутреннее сходство между Борисом и моим отцом… Та же сдержанность, лаконичность, доброжелательная серьезность, логичность суждений. Даже что-то в выражении глаз напоминало мне Бориса. Уж не знаю, что играло здесь роль, но похожесть была. Миша же, сын — был человеком совсем другого склада. И всех троих — отца, Михаила и Бориса — таких разных в своих судьбах, связывало общее: одержимость делом, чистота помыслов, честность во всем и патриотизм — настоящий, а не словоблудие на эту тему» [21] .
21
Кульчицкая О. В. Он был другом моего брата // Борис Слуцкий: воспоминания современников. СПб.: Журнал «Нева». С. 70–72.
Воспоминания Бориса об отце Миши на первый взгляд противоречат воспоминаниям Олеси: «Я его <Валентина Михайловича> хорошо помню. Он был мрачный, угрюмый, печальный, суровый, важный, гордый. Еще двадцать эпитетов того же ряда тоже показались бы подходящими… Отец Миши был одет в старую вытертую тужурку. Он всегда молчал. Я не помню ни одного разговора с ним. Было бы удивительно, если б он заговорил. Я бы обязательно запомнил» [22] . Казалось бы, Олеся Кульчицкая пишет нечто обратное: «Наш отец, Валентин Михайлович,
22
Слуцкий Б. А. О других и о себе. М.: Вагриус, 2005. С. 228.
Именно так: Валентин Кульчицкий предпочитал расспрашивать и слушать; много говорить он не любил. Говорить бы пришлось о репрессиях, лагере, ссылке — это было ни к чему. Но то, что подобные разговоры, споры, препирательства у «кавалергарда, ротмистра, гвардейца» со своим сыном-комсомольцем происходили, Борис Слуцкий понимал и тогда, и много позже, когда написал стихотворение «Старые офицеры».
Старых офицеров застал еще молодыми, Как застал молодыми старых большевиков, И в ночных разговорах в тонком табачном дыме Слушал хмурые речи, полные обиняков.«Не помню ни одного разговора…» — потому что обиняков было уж очень много. Давид Самойлов напишет в воспоминаниях о послевоенном Слуцком: «Он, впрочем, был дисциплинирован, отучал и меня от болтовни, мало с кем разговаривал откровенно» [23] . Первый урок осторожности в тоталитарном обществе будущий майор Советской армии, кавалер болгарского ордена «За храбрость», Борис Слуцкий получил от ротмистра царской армии, георгиевского кавалера.
Кульчицким Слуцкий посвятил стихотворение «Кульчицкие — отец и сын»:
23
Давид Самойлов. Памятные записки. М.: Международные отношения, 1995. С. 163.
(Совпадение с воспоминаниями почти дословное: «Я не помню ни одного разговора»):
… Какой шел между ними разговор? Тогда не знал, не знаю до сих пор.Однако зарифмованные эти воспоминания незаметно, но уверенно превращаются в оду:
Отец Кульчицкого был грустен, сед, В какой-то ветхий казакин одет. Кавалериста, ротмистра, гвардейца, Защитника дуэлей, шпор певца Не мог я разглядеть в чертах отца, Как ни пытался вдуматься, вглядеться. Кульчицкий Михаил был крепко сбит, И странная среда, угрюмый быт Не вытравила в нем, как ни травила, Азарт, комсомолятину его, По сути, не задела ничего. Ни капельки не охладила пыла. Наверно, яма велика войны! Ведь уместились в ней отцы, сыны, Осталось также место внукам, дедам. Способствуя отечества победам, Отец — в гестапо и на фронте — сын Погибли. Больше не было мужчин В семье Кульчицких… Видно, велика Россия, потому что на века Раскинулась. И кто ее охватит? Да, каждому, покуда он живой, Хватает русских звезд над головой. И места мертвому в земле российской хватит.