По ту сторону Бездны
Шрифт:
– Страшно?
– интересуется с отвратительной усмешкой.
– Пожалуйста...пожалуйста, Анхен, - страшно так, что могу только шептать. Но когда его трогали мои «пожалуйста»?
– Попробуешь только дернуться - будет еще и больно, - спокойно сообщает он мне.
– Пожалуйста, отпусти меня, - бессильные слезы катятся куда-то за уши, путаясь в волосах.
– Разве монстры отпускают? О чем ты, Ларис?
Он разворачивается к Елене, отвязывает ее и поворачивает к себе. Что-то ласково шепчет, и она улыбается, оттаивая. Он ее целует, очень нежно, и ей явно нравится. Затем он помогает ей раздеться, и она не возражает, позволяя раздеть себя всю и не задавая вопросов. Время от времени он целует ее, ласково
– Ноги раздвинь, - раздается спокойный голос вампира.
– Бодрее, а то мне стоять неудобно.
Его коленка раздвигает мне ноги, не дожидаясь выполнения его приказа. Он устраивается так, как ему удобно, а затем... Она кричит, когда он пронзает ее плоть, она кричит еще раз, когда его зубы впиваются ей в шею. А потом лицо ее расслабляется, глаза затуманиваются, изо рта вырываются сладострастные стоны. Я закрываю глаза, но не могу не слышать их, не чувствовать, не обонять. И вновь вздрагиваю и невольно открываю глаза от ее очередного сладострастного вскрика. Лицо Анхена почти над моим. Он пьет ее кровь, и я отчетливо вижу его длинные игольчатые зубы, вонзенные в ее кожу, его закатившиеся в истоме глаза. Помнит ли он сейчас где он, что он, зачем он все это?.. Краем глаза замечаю, как его рука метнулась к одному из ящичков на левой стенке, что-то достала оттуда, а потом... Наверное, это и называется «кончить», не знаю, но в тот миг, к которому это слово подошло бы идеально, он хватает ее свободной рукой за волосы, и отгибает назад голову, обнажая шею, из которой уже вытащил свои зубы. А другой рукой перерезает ей горло, сильным уверенным жестом - от уха до уха. Она не успевает даже вскрикнуть, а кровь ее падает на меня потоком, прямо на лицо - в рот, в нос, в глаза, льется по подбородку, стекая на грудь, льется и льется, не слишком-то много, выходит, он ее и выпил, не голоден, не особо хотел... А затем он выпускает ее волосы, и еще теплый труп падает на меня, а кровь все течет, течет. А я кричу...или молчу...не помню. Последнее, что помню, это Анхен, с неудовольствием рассматривающий манжеты своей белоснежной рубашки. Видно, кровь все-таки брызнула. А вампир с пятнами крови на манжетах - это как-то пошло, ему ж еще на встречу лететь...
Очнулась от ударов по щекам. Хлестких таких ударов, безжалостных. Трупа уже нет. Ее одежды - тоже. А вот кровь никуда не делась, я так и лежу в луже, вся залитая и перепачканная. Вот разве что руки он мне уже развязал.
Смотрю на него полубезумным взглядом, с трудом понимая, что он от меня хочет. А хочет не многого.
– Одевайся. И убирайся. Больше ты мне не нужна. Быстрее, у меня есть еще дела.
Дальше помню плохо, отрывками. Помню, перепугала своим видом родителей. И своим состоянием, наверно, не меньше. Что-то кричала, проклинала, плакала. С трудом выдрала из слипшихся окровавленных волос заколку, швырнула об стенку. И упала в ванну, пытаясь отмыться, и понимая, что не отмыться мне никогда и ни за что. Помню папу, который пытался у меня что-то выяснить. И я даже ему отвечала, но что я могла ответить? Дикие бессвязные выкрики, слезы, отчаянье, ужас. Помню, он сказал:
– Так не может больше продолжаться. Я поговорю с ним.
И я истерически хохотала. Мой папочка и пойдет с вампиром разбираться. Да он с сантехником-то разобраться не в состоянии, все за маму прячется!
А он пошел. На следующий день надел свой лучший костюм, поднял с пола вампирскую заколку и пошел. Не возвращался он долго, и я уже успела передумать всякое, вплоть до того, что безумный вампир просто убил его, чтоб не приставал
– И что он тебе сказал?
Папа вздохнул и протянул мне папку с документами.
– Со следующего семестра ты учишься в Новоградском медицинском институте. Приказ о твоем переводе уже подписан. В институт тебя уже зачислили, место в общежитии обязались выделить. С работы тебя уволили «по собственному желанию», экзамены ты тоже уже сдала. Все документы здесь. В университет тебе больше приходить не надо.
– А...
– от растерянности в голову лезла всякая глупость.
– А у меня там туфли остались. Сменка. И книги надо в библиотеку вернуть.
– Туфли я твои принес. А книги - если хочешь, я сам за тебя сдам. Ты только скажи, какие... Только... у него одно условие, Ларис. Его заколку ты должна оставить себе. Не хочешь носить в волосах - носи хотя бы в сумке. Иначе он опять все переиграет. А так - он обещал, что больше ты его никогда не увидишь.
Я смотрела на папу, и не могла поверить его словам. Вот и все? Действительно все?
Я взяла в руки заколку, задумчиво повертела и сжала в кулак. Он ведь сразу сказал, это символ их обманутых надежд. Почему я решила, что для меня она станет чем-то другим? Вот все и кончилось. Ну а чем еще могла кончиться попытка романа с вампиром? Даже странно, что осталась жива. А впрочем - жива ли?
Глава 5. Свобода.
В начале февраля мы с папой сели в поезд до Новограда. Папа собирался лишь проводить меня, помочь устроится на новом месте, убедиться, что все в порядке и вернуться. А дальше мне предстояло самой. Впервые - самой. С кем-то это случается уже в 18. Ну а мне - почти двадцать. И даже сейчас - я еду с папой.
Смотрю в окно. Поезд трогается, и мимо начинают проплывать заборы и задворки. Конечно, что хорошего увидишь из окна поезда? Заборы, депо, стоянки автобусов, производственные корпуса, а дальше просто деревья, деревья...Само по себе некрасивое, но укрытое пушистым, свежевыпавшим снегом. Сказочное.
Прощалась ли я с родным городом, покидая его навеки? Да нет, какое «навеки»? Уже летом вернусь, и всегда теперь буду приезжать в каникулы... А потом? В отпуск? Едва ли я вернусь работать в Светлогорск, если даже и не останусь работать в Новограде (а может, и останусь, выйду замуж, например). Жизнь закружит. Городов в Стране Людей много, врачи нужны везде. Выходит, все же навеки. Кончилось детство. И то, что уже совсем-совсем не детство было - тоже кончилось. Кончилось страшно, больно, жутко, но все же кончилось.
Остаток декабря, да и январь я болела. Нет, не мучилась кашлем, не страдала от температуры, но нервы сдали и мозг поплыл конкретно. Я то кричала, то плакала, то затихала, бессмысленно глядя в одну точку. Чуть не сорвала семье празднование Нового Года, потому как при виде елочных шариков впала в неистовство, перебила их почти все, прежде, чем меня удалось остановить. Вызывали врача, кололи уколы, списывали все на тяжелое переутомление, даже хотели забрать в больницу, да папа не дал, побоялся, что там мне станет только хуже, ибо лечить будут точно не от того.
А как вылечить от ужаса перед вампирами? Как вылечить от ненависти к ним? Как, если человеческая жизнь для них настолько ничего не стоит, совсем ничего? Если ее забирают ни от голода, ни от ненависти, просто так. Чтобы дать мне пинка поувесистей. Чтобы точно не перепутала. И никогда не захотела вернуться. Чудовище, садист, насильник, убийца. Как я могла быть с ним так долго? Как я могла хотеть его, мечтать о нем, ведь изначально же все знала? Как я могла простить ему Лизку? Свою разбитую в кровь спину? Забыть про Аллу, про Ингу? Возомнить, что я особенная, что со мной-то так не будет? Ну, так - не было. Иначе было. Но разве лучше? И разве это хоть что-то отменяет?