По ту сторону черной дыры
Шрифт:
посмотрела на лежащую.
– Черти что! – повторила девушка.
– Но ведь жена-то ты! – изумился сидящий на стуле майор Львов. Он
сосчитал пульс у больной и потянулся за стетоскопом.
– Но в ее паспорте стоит штамп, который ясно дает понять, кто из нас
законная жена!
– Голубушка! – нахмурился медик, – нельзя же так! Изводить себя из-за того, что у Анжелы документы вообще какого-то совсем другого мира. Здесь твой мир! А, эврика! У вас полигамия в ходу?
– Чего? Ты мне, товарищ майор, эти инсинуации брось!
– Ну как ты, Настасья, со своим непосредственным начальником разговариваешь! – горестно покачал головой майор. Я тут, можно сказать, из шкуры лезу, пытаясь ей помочь, а она…
– Да ладно вам, Игорь Леоныч, не обижайтесь. Как подумаю про эту самую полигамию, так зла не хватает. Но факт есть факт: у Андрея на настоящий момент две жены.
Разговор этот происходил через три дня после вышеописанных событий. Наполовину потерявшую рассудок Анжелу поместили в госпиталь. За все это время она ни разу не пришла в себя, и приходилось ее подкармливать искусственно.
– Игорь Леонтович! – внезапно что-то вспомнив, обратилась к нему Настя, – а Вы… как вы познакомились со своей женой.
Львов, который в это время что-то жевал, едва не поперхнулся.
– С чего это тебя, Настенька, на воспоминания потянуло? Не горюй! Все будет хорошо.
– Нет, все-таки! – не унималась девушка.
– Да, диковатая, в общем-то, история, хотя и закономерная. Расскажу, но смотри, никому не проболтайся!
– Да я…
– После окончания медучилища я работал младшим ординатором в Отделении гипербарической оксигенации при 432-м ОВГ… Хорошие были времена, кстати.
– Где работали?
– Ну, в своего рода барокамере. Кому, скажем нужно повышенное кислородное питание, то это – к нам. Или… ладно! Ты не перебивай! Как-то поздно вечером мы засиделись с друзьями-лейтенантами… пьянствовали, естественно… И вот, сидим уже весьма тепленькие. Вдруг, одного из нашей компании вызывают по громкой связи в отделение неотложной хирургии. Причем, срочно. Он там работал таким же младшим ординатором, как и я, но в этот день был еще и дежурным. Пошел он, точнее побежал, но минут через пятнадцать возвращается с искаженным лицом и зовет меня.
– А вы при чем?
– Сейчас объясню. Напротив госпиталя машина сбила девушку, ну и ее, недолго думая, к нам – в госпиталь, хотя обычно мы гражданских не оперируем. И, представь, Настя, необходимо делать это проклятое переливание крови. И, представь, этот идиот ключ от банка крови посеял. А у нее кровь – первой группы с отрицательным резусом, точно такая же, как и у меня. Представляешь, чего он у меня пришел просить с самым невинным видом?
– Кровушку?
– Ее родимую! Я ему, дураку, втолковываю, мол, мою кровь теперь даже вампир пить побрезгует, а он на колени. Поднялся к нему на четвертый этаж в неотложку, положили меня на один стол, ее – на другой, и поехали! Сосите, говорю! В смысле, кровь…
– А
– Потом очнулся в реанимации. Не так то просто, девушка, с первого разу восемьсот грамм крови своей отдать! В глазах темно… ночь, оказалось. У девушки той селезенка разорвана была. Селезенку удалили, все заштопали и ее выписали через три недели… Я уже и забывать про тот случай стал, навроде как Ленин про Печника, тьфу, ты же не в курсе! Прихожу как-то домой, глядь – а на пороге здоровенный букет цветов… ноги из-под него торчат… Ты же видела мою Надюшу – метр с кепкой… Ну, вроде, и познакомились!
– А мужем и женой как стали?
– В ЗАГСе, как и все.
– А как ПРО ЭТО сказали?
– А я ей ничего и не говорил. Пришли как-то в кино, да опоздали на сеанс. А ЗАГС – он-то напротив был. Зашли из любопытства, а вышли женихом и невестой.
– Ну вот! – вздохнула Настя, – как все романтично начиналась, и как все буднично закончилось.
– А жизнь – она такая, девонька моя, я заметил, – майор уложил стетоскоп в несессер, – как ни начинается, как ни продолжается, а всегда заканчивается одним и тем же.
Анастасия едва не заплакала.
– Ну как вы можете так говорить, Игорь Леоныч! Как вам не стыдно! Есть же любовь на свете! Вы ведь любили свою жену, когда делали ей предложение?
Врач горько ухмыльнулся. Ну как объяснить этой дочери солнца, что жизнь – это пять процентов праздника и сто девяносто пять – рутины и серых будней, монотонно поглощающих всякие чувства… И кто в этой рутине найдет в себе силы радоваться каждому новому утру – тот и есть самый счастливый человек. Мера счастья, к сожалению, величина скалярная; у каждого жука счастье свое, и у каждого человека тоже. И счастье, и горе – непременные атрибуты любой совместной жизни…
Игорь Леонович смущенно кашлянул:
– Видишь ли, Настена, взрослые люди – в большинстве своем циники, и не от природы своей, а оттого, что им хорошо известны обе изнанки жизни. Один и тот же человек по разному реагирует даже на признание в любви: семнадцатилетний юнец теряет голову, а сорокалетний мужчина сразу начинает подсчитывать, во сколько эта любовь ему обойдется. Все. По-моему, наша пациентка приходит в себя.
В самом деле, Анжела приоткрыла глаза и издала слабый стон.
– Ну вот, – тепло произнес врач, – проснулись, и слава богу! Больше не будем пугать дядю доктора несостоявшейся комой.
– Где я? – простонала женщина, – мне приснилась какая-то чушь. Будто я попала в непонятный мир, встретила там свою семью, а мой маленький сынок…
Тут в поле ее зрения попала Настя, и больная запнулась на полуслове.
– Боже мой! Так это не сон… Это вы… Вы… Вы – жена Андрея?
– Вы тоже? – поджала губы Настя, – но сейчас не это главное. Как вы себя чувствуете?
Анжела шевельнулась.
– Не очень, – призналась она, – спину отлежала… и… очень есть хочется.
Львов тем временем вышел в смежную палату.