По ту сторону горизонта
Шрифт:
– Вы в своей стихии, лорд Кеннет.
Сдержанный кивок служит ответом на её фразу. Бентлей мог бы сказать, что иначе быть не может, ведь он хозяин конторы, ведь все должны ему подчиняться и знать своё место, а если он не будет лучшим – против него вскинут мушкеты. Но гордыня словно осталась там же, где и обломки «Приговаривающего». Сейчас он в любой момент может оказаться никем. Его положение слишком шаткое, чтобы возносить себя над другими.
Лорд приглашает Валерию подняться на второй этаж. Они проходят по лестнице. И при виде открытой двери в кабинет, который когда-то занимал его отец, а позже и он сам, у Бентлея неприятно свербит внутри. Здесь уже заняли его кресло,
Переступив порог кабинета, окинув взглядом незнакомые картины на стенах, обитых деревянными панелями, свёрнутый в тугой рулон синий флаг Компании, небрежно сброшенный в дальний тёмный угол, Кеннет устремляется к столу. Крепкий, дубовый, обшитый зеленоватым сукном, он завален документами, в которых нет порядка: накладная, накладная, счета, утверждённый маршрут из Лондона в Уэльс, похожий на один из его первых во флоте. Пальцем он скользит по подписи Маркуса.
Кеннет словно теряется во времени. Oн столько всего упустил с того момента, как отбыл из Лондона. Нет, даже не упустил, а потерял огромную часть жизни. Бентлей опускается в кресло, ему приносят ещё бумаги, но он совершенно не уверен, с чего ему следует начать. Посмотреть, на кого Роберт Кеннет оставил контору? Перебрать действующие контракты и договоры или оценить состояние капитала? Наверное, всё же успокоиться и позволить рукам перестать трястись. Из оцепенения его выводит вопрос.
– Они все ваши, лорд Кеннет?
Бентлей поднимает голову. Стоящая у окна Валерия смотрит на происходящее на улице, обняв себя руками. Подойдя к ней, Кеннет тоже выглядывает на улицу. Солдаты, его люди, которым, видимо, исправно платили жалованье все эти годы, строятся ровными шеренгами под окнами. Пока он не может насчитать и сотни человек. Жалкие крохи, которыми придётся довольствоваться. Обломки его безграничной власти.
– Это лишь часть от войска, которое когда-то подчинялось мне.
– Как же она вас убила, когда у вас… так много военных.
Валерия хлопает пушистыми ресницами. Вопрос заставляет скривить губы. Рана ещё свежая, чтобы так легко говорить о ней.
– Хитростью, мисс да Коста. Хитростью… то, чего обычным солдатам так не хватает. Я уважал её… восхищался, – со вздохом отзывается Кеннет.
Быть может, то и не была настоящая хитрость, но Моргана явно знала, что делала. А это очень ценное умение – знать и двигаться к своей цели. Возможно, он раньше не понимал её истинных мотивов, но смерть расставила фигуры на шахматной доске.
Именно она должна была стоять рядом с ним и смотреть, как все эти люди строятся перед его конторой, а не какая-то маленькая девочка, которую, впрочем, теперь Бентлей просто не может бросить. Она зависит от него, как он зависел первые несколько дней. Ему, конечно, не придётся подносить ей воду и поить из разбитой кружки, но опека заключается не только в подобных вещах.
– Будьте готовы, мисс да Коста, что в ближайшее время вам придётся очень много нелицеприятного услышать о себе и обо мне. Потому будьте стойкой, пока мы возвращаем мне былую власть в Лондоне.
Глава 4. Реджинальд Комптон должен умереть
Нужно покориться, когда дьявол погоняет.
Поместье Бентлея Кеннета представляло собой роскошную усадьбу недалеко от Лондона. И хотя совершенно немодным считалось
Это должен был быть идеальный дом, дом его мечты. Если бы не одно но: Бентлей умер раньше, чем достроили восточное крыло, отведённое под дополнительные гостевые спальни. Но даже в недостроенном виде, с незаконченной отделкой внутренних помещений особняк набил оскомину каждому, кто попытался его купить – уж неприлично высокой оказалась цена.
Всем, кроме Реджинальда Комптона, человека состоятельного и слишком озабоченного общественным мнением о нём. Именно такое впечатление сложилось у Бентлея, пока он в своём кабинете в конторе слушал рассказ о том, кто же такой Комптон и почему с ним у его хорошо обученных, грамотных людей возникло проблем больше, чем со всеми представителями совета акционеров Ост-Индской торговой компании.
К собственному дому Бентлей подъезжает в сопровождении двух сотен солдат. Они проехались по улицам Лондона. Он – на коне, за ним карета, из окна которой то и дело выглядывала Валерия, и за ней его личная гвардия. Но этого недостаточно Бентлею. К дому должны были подъехать несколько батальонов солдат, выстроиться идеальными прямоугольниками, заполняя собой засыпанную щебнем площадку. Но эта картинка существовала исключительно в его голове. На деле солдаты выстраиваются двумя десятками шеренг, и Кеннет встаёт перед ними у самого входа в поместье.
Кеннет видит на балконе, на котором должен был стоять он сам, две фигуры. Они успели. Бентлею сообщили, что Комптон в очередной раз перед торгами решил осмотреть будущее своё богатство. И от того Кеннет и его люди спешили так яростно, что подняли ужасную пыль на просёлочной дороге. Бентлей спешивается. Под ногами чувствуется земля. Его земля. Та самая, которую у него так хотят отобрать, та, что принадлежит ему по праву, на которую так нагло позарились.
Поправив на себе немного измявшийся камзол, Бентлей направляется к массивным дверям. Кеннет преодолевает пять ступеней, прежде чем касается золочёных ручек и тянет их на себя. Его должен встречать дворецкий, но лорд сильно сомневается, что господин Девон ещё в уме и здравии. Этот человек был уже не молод, когда Бентлею не было и десяти, а уж теперь и подавно он должен быть одряхлевшим стариком, которого уволили без его ведома, лишь бы не платить жалованье. Он всегда был предан больше их дому, нежели самой семье. Однако может быть, благодаря его усилиям сад не выглядит таким запущенным, а окна всё ещё блестят, пусть и темнотой коридоров?
Парадные двери не скрипят, хоть и открываются тяжело. Холл освещён огромным количеством свечей, будто нахал, возомнивший себя новым хозяином, ждал гостей и готовил для них бал.
Отец каждый раз раздражался, когда в доме нужно было устроить приём, которые так любила его мать. И всё же когда это случалось, людей было много. Все они улыбались, веселились, вежливо кланялись, а некоторые близкие родственники целовали матушку в обе щеки. Всё тогда было залито светом. На какое-то мгновение Бентлея охватывает сладкое чувство ностальгии, той самой, по детству, когда светлых пятен на карте его жизни было больше, да и вся она была яркой и не выцветшей.