По ту сторону грусти
Шрифт:
Она провела так четыре дня, а потом просто в сердцах встала, резко отодвинув стул, и отошла к окну, бесцельно глядя поверх крыш старого квартала. Но в небе ответа написано не было, хоть и полз по голубой скатерти неба бойкий самолётик. Он тянул идеально ровную черту под несуществующим подлежащим - довольно глупо, казалось бы. Но до Алеси дошло: он подчёркивает пустоту.
В такие моменты должно что-либо произойти, но чаще не происходит, пальцы снова начинают бестолково стучать по клавиатуре, терзать мышь, хватать телефон, и метафорическое ружьё обычно не выстреливает, а если и стреляет, то всё мимо, мимо...
Но она ни в кого и не целилась - не стала никому звонить. Нечто подсказывало, что первейшая
Рассудок этому настойчиво противоречил. Действительно, зачем снова возвращаться туда, откуда только что пришёл после долгого, ужасающе нудного заседания и тянучего официоза. Разве не это было целью - вернуться домой?!
Но целям свойственно меняться. Миру вообще присуща эта черта, изменчивость, и принимала Алеся эту досадную характеристику всегда с большим скрипом, но вот вроде в последние годы как-то поумнела, или расслабилась, стала полегче и погибче. И поэтому могла, как сейчас, задвинуть пресловутое "рацио" - не в самый тёмный угол, но слегка в сторонку, чтоб текущим манипуляциям не мешало.
Оказалось, прошёл мелкий тёплый дождь - когда только успел? Набрякли антрацитовой серостью плитки тротуара, с блаженным вздохом встряхнулась, посвежев, измученная летом городская листва. Небо отнюдь не полностью светилось берлинской лазурью: половина его была густо устлана свинцовым фиолетом, тут и там плавали рваные клочья облаков - следы борьбы. Лучше иметь зонтик на случай победы одной из сторон, как хитрый англичанин. Алеся опустила этот момент с вдохновенной небрежностью. Между тем, небо темнело, а лучи цвета старого золота меркли. Окрестности приобретали тон приглушённой сепии. По воздуху поплыл бумажным змеем часовой перезвон, оторвавшись от ратуши, а ему начали вторить колокола церквей Верхнего города, Немиги и Сторожёвки: их близко-ощутимый и призрачно-дальний голос сливался в одну воздушную призывную мелодию.
И это тоже когда-то было, почти так и совсем по-другому, и она вспомнила, когда: когда надо было окончательно выяснять - и принимать решение.
Слишком много повтора и ссылок. В масштабах одного сюжета - всеобщая постмодернистская изжёванность, посеревшая от усталости тень упадка. У мироздания словно нет больше сил порождать новые образы. Но разве не означает это скорое завершение цикла? А за ним, как известно, приходит Ответ.
И поэтому Алеся брела по знакомым улицам, которые казались ещё более знакомыми, если не сказать, надоевшими, от воспоминаний. Надо только абстрагироваться и не впускать в себя эту оторопь: как это семь лет прошло, я ж помню, как будто вчера... ну и так далее... Нужно молча проигнорировать ощущение и идти дальше. По своим делам.
С этим Алеся вполне прилично справилась. Она притихла и с удовольствием отметила, что из тревожного её настроение стало - никаким. Для неё это не значило ничего плохого. Наоборот: она ощущала себя вазой, сквозь которую проходит свет - чистой и прозрачной. Свободной от суеты. И готовой вместить букет любого нового впечатления.
И оно писалось само, мазками импрессиониста: мелькнувший среди тесных стен трамвай, и вот ноги несут в переулок, и дома приобретают старинный, чайный оттенок, а занавески на окнах уж очень немецкие, ну и правильно, здесь и правда жили немцы, в основном мастера, а вот в кирпичном заборе знакомая плитка с гербами над совсем не романтичным мусорным баком. А вот голова сама собой задирается взглянуть на чей-то балкон в рюшах поздних петуний, а у фонаря стоит велосипед, и в корзине горшок с каланхоэ и тонкий ежедневник. А вот из магазина со старомодно рисованными цветами на вывеске выходит рослая, пышногрудая темноволосая девушка с книгой.
И вот тут-то Алеся просияла, поняв, что повтор здесь не тягостен, а только он и уместен, и, хохоча, выкрикнула:
– Hey, Andryushka!
Девушка резко
– You're spying me, you Dzerzhinsky spawn!..
И, уже задыхаясь в спонтанных объятиях, просипела:
– How dare you.
– Ну конечно, - лыбилась Алеся, - дипломатический статус и прочая шелупонь. Вы там, смотрю, страх потеряли?
Они ещё пару минут перекидывались со стороны бессмысленными и вкусно-задиристыми репликами. И стало так хорошо, может, банально, но хотелось сказать: "как раньше". И неудивительно, что зашли они в знакомое кафе с тёмными балками и белыми салфетками - только, подумав, сели на террасе. И как-то негласно решили, что сегодня они всё-таки погулять собрались, а не посидеть, поэтому ничего не стали брать, кроме клеверной медовухи.
Поделились новостями, поговорили о работе.
– Ой, что-то уматывает эта работа, хоть и любимая...
– вздохнула Влада.
Она и правда последнее время изменилась. Её лицо с тёмной полесской красотой уже деликатно, но уверенно примелькалось на отечественных и зарубежных каналах, таких как CNN и Euronews. Владу в шутку прозвали "Андроид" из-за терминаторского обаяния и мальчишеского стиля и выдвигали гипотезу, что литвинский министр настолько амбициозен, что стремится повсюду распространить своё присутствие, даже сотрудников подбирает внешне под стать - ну, или просто размножается спорами, как папоротник. Влада воспринимала это зубоскальство гордо - даже черпала в нём вдохновение.
Но работа действительно превратилась у неё в зависимость. Влада всегда мысленно пребывала на пресс-конференции, если не будущей, то прошедшей, и вид у неё был вечно спешащий и сосредоточенный. Она теперь бывала или слишком серьёзной, или слишком уж легкомысленной - началось какое-то передёргивание, первые звоночки. Юра был довольно чуток, его это насторожило и стало несколько утомлять, и он чуть ли не чертыхаясь выпихнул Владу в отпуск.
Угрожал до самого министра дойти - на что Влада невинно и слегка оскорбительно рассмеялась, запрокинув голову с тяжёлой косой: она была к министру ближе - гораздо. Даже чуточку слишком. Но он сам как-то вызвал её к себе и, выразительно посматривая исподлобья, своим безукоризненным тоном привёл аргументы и повелел наконец вынырнуть из гламурного бюрократического чада. "К четырём жду заявление", - сказал он, только намекнул деликатно, что ей всё-таки следует собрать визы и отнести бумагу в отдел кадров. Она зарумянилась: ну что вы, ей-богу, я не маленькая, это и само собой разумелось. Чудно, с показной сухостью подумал министр, и углубился в документы, а Влада вышла, слишком красиво и старательно покачивая крепкими бёдрами.
– А ты как?
Алеся, как обычно, подняла глаза кверху, прикидывая план, начала набрасывать картину. Влада слушала, кивала. И поинтересовалась:
– А у тебя нет ощущения какой-нибудь параллельности?
Опять. Алеся ощутила пробежавший ток и привычный ноющий гуд за поясницей. Пожала плечами:
– Ох, даже не знаю. Ну, маркиза Хосе Антонио у нас точно нет! Разве что твой Юрка за него сойдёт!
– Да ладно тебе!
– прыснула Влада, отмахиваясь.
– Какой он маркиз, хулиган обычный.
Но была явно тронута: для неё он был самым необычным, восхитительным хулиганом. Как для Алеси - Димка Батура. Если б он интересовал её как парень, разумеется. И наоборот.
– Я уже давно такие вещи нарочно не примечаю. Вот когда мы сюда только переселились, тогда да. Помнишь, как мы сравнивали здания МИДа?
– Ещё бы!
– А как мы весь состав правительства проштудировали? Шишигин-Потоцкий со своими реформами, гетман Вербицкий у русинов...
– Конечно! Куда ни плюнь. Особенно Вышинский, - криво усмехнулась Влада.
– Тут уж совпадение было полное, а не одни забавные детальки...