По ту сторону грусти

Пинчук Янина Владимировна

Здесь было хорошо. Тягостные мысли растворялись и улетучивались, как токсины - казалось, местный климат лечит не только тело, но и душу. Юрий Владимирович ощущал полное умиротворение, иногда даже вздыхал с лёгкой рассеянной улыбкой и оглядывался вокруг, и при этом чуть-чуть пожимал Алесину руку: "Видишь? А я тебе про что говорил!".

И ещё во сне он выглядел гораздо лучше, чем во время её визита. По внешнему впечатлению она бы вообще не сказала, что у него могут быть какие-то проблемы.

– Эта тропа тянется километров на шесть, - говорил Андропов, словно в такт Алесиным

мыслям, - и везде, как видишь, ровная, без перепадов. А то, что она называется Солнечной - это, конечно, недоразумение. Переименовали неудачно, не подумавши. Ведь раньше это место называлось Царской тропой: здесь очень любил прогуливаться Николай Второй со своим семейством. Мы сейчас выйдем к Аю-Дагу - ты когда-нибудь видела эту гору, хотя бы на картинках? Если нет, даже лучше!

Алеся теоретически могла её видеть, когда автобус, на котором она с родителями ехала с экскурсии по Ялте, проезжал мимо. Но она дремала, сморенная жарой и бесконечным хождением. На извинения, что не разбудили, отреагировала вяло, потом для проформы нашла гору на фото и на картине Айвазовского, посмотрела, подумала, ну, вроде ничего особенного, и поинтереснее видали. Но теперь ей внезапно стало как-то обидно за тот раз, и она воскликнула:

– О чём ты говоришь! Конечно, нет! И картинки не считаются.

– Прекрасно, пойдём.

Они вынырнули из-под зелёной сени, прошли мимо живописных скальных глыб и ступили на полукруглую площадку с изящными колоннами, сливочно золотящимися на солнце.

– Ух ты!
– восхищённо произнесла Алеся.
– Медведище. Огромный!

– Вот-вот.

– Только очень печальный. И я бы не советовала ему пить морскую воду.

– Верно понимаешь - а теперь моя очередь рассказывать легенду, - заявил Юрий Владимирович.

И он рассказал ей о маленькой девочке, взращённой стаей медведей, о любви к юноше, выброшенному на берег кораблекрушением, о совместном побеге, о ярости медведя-вожака, вознамерившегося выпить море и притянуть лодку к берегу, о пении и мольбах девушки к грозному зверю... Наконец, о том, как сердце медведя смягчилось, но вместо гнева охватила его тоска по беглянке, такая тяжёлая, что навек пригвоздила его к этому берегу и превратила в камень.

– Красиво. И грустно.

– По-моему, весёлых легенд вообще не бывает, - пожал плечами Андропов, - если объект достаточно велик, а мотив возвышен. По ту сторону грусти обычно лежит величие, или что-то близкое к нему. Чаще всего невыразимое. А "весёлые" легенды и приметы обычно мелкие, легкомысленные. Потому что булыжник в мостовой или чей-то дымоход, скажем, в Бремене, тоже могут быть примечательны, но это обычно связано с какими-то курьёзами и прочим "колбасным юмором".

– У тебя у самого колбасный юмор.

– Почему это? Ааа...
– начал припоминать Андропов.

– А я тоже считаю, что свободы и либерализм - это фуфло! Вот кольцо брауншвейгской или краковской... Ой, а московская? Ммм, у меня уже слюни побежали! Жить из-под палки - можно! Если это палка московской колбасы, - с комичной серьёзностью рассуждала Алеся и с восхищённым испугом пятилась, потому что Юрий Владимирович начал демонстративно на неё наступать с кривой

усмешечкой, а когда они уже сделали круг по площадке, ласково осведомился:

– Ты сама в пропасть прыгнешь или тебе помочь?

– Только после вас!

– Ну и что это будет? Ритуальное самоубийство двух сотрудников спецслужб? А что, неплохой сюжет для детектива. Только разгадка уж глупее некуда!

– Да вообще, - согласилась Алеся, - а в итоге мы оба просто проснёмся в холодном поту. Хотя ничто не лишено смысла, смерть во сне - это символ перерождения. Это инициация.

– А может, и не только во сне, - задумчиво заметил Андропов.

Они удивительно легко перескакивали со смешного на серьёзное и наоборот. А говорить могли о чём угодно, и о чём угодно молчать.

Повздорили - хотя знакомство их само по себе началось на повышенных тонах - всего несколько раз. Причина была самая в их случае естественная.

Разница мировоззрений становится видна вовсе не во время умных диспутов, когда нарочно приходят, поигрывают мускулами, обнюхиваются, присматриваются - и излагают, и спорят, азартно, зло, самовлюблённо и с упоением.

Опасность совсем в другом. В оброненном слове, презрительном взгляде, неосторожной мысли. Случайно вырвалось - и ошпарило, и поди потом подступись...

Как-то раз зашёл разговор о призвании и признании, Алеся вспомнила о работе до эмиграции. Воспоминания были даже слишком ярки. И она, сама не сознавая, принялась "отдирать корочку" - и вот уже саднит, вот уже кровит, снова больно! Яд струился щедрыми порциями: "никто не забыт, ничто не забыто".

– Зачем ты всё это мне рассказываешь?
– неожиданно ледяным тоном осведомился Андропов. И посмотрел так, что обдало колким морозцем.

– Ну как же!..
– возмутилась Алеся.

"Зачем ты вообще припёрлась?" - спросил бы ещё так.

– Значит, вы у нас самая нежная и удивительная, - сардонически протянул председатель, - а вокруг один плебс и быдло, что коллеги, что руководитель. Не понимают, не ценят, задвигают, не подносят желаемое положение и почёт на блюдечке с голубой каёмочкой. Что за дерьмом я занимаюсь, не царское это дело! Фи, заводская обстановка, фи, идиотская система, и это...
– Тут его интонация стала откровенно недоброй.
– Это вами рассматривается как наиярчайшее проявление советского, - надавил он, - строя. Значит, вы отождествляете Советский Союз исключительно со всякой мерзостью...

"И кто вы после этого?" - ну давай, спроси!

Она не помнила, как он окончил фразу. Но потом он назвал её переживания типичной диссидентской самовлюблённостью и подленькой обидой и сказал, что именно такие, как она, больше всего склонны к предательству. Мало того, ему достало тогда ума подвести к тому, что её переселение в ВКЛ - это тоже побег и предательство, ведь жить и чего-то добиваться в более суровых условиях - кишка тонка. В памяти остались бьющие наотмашь, клокочущие потоки энергии - её это отшвырнуло в состояние ярости, той самой ярости, когда все средства хороши. Чего она только не наговорила. В том числе расписала и подчеркнула, что СССР - доказал свою несостоятельность ис-то-ри-чес-ки.