По ту сторону грусти

Пинчук Янина Владимировна

– Знаешь, Леся, - усмехнулся Андропов, - никакая она не советская, твоя Белоруссия. Обычная буржуазная страна. Ну, в лучшем случае не "советская", а... "югославская".

Алеся подняла бровь:

– Никогда об этом не задумывалась. Я тут выросла, знаешь ли. Но раз ты говоришь, значит, да.

И правда ведь. Тем более что есть тут один товарищ, поразительно напоминающий Тито.

Ей вдруг стало грустно. В том-то и дело, она не замечала то, что бросалось в глаза Андропову - и поэтому многое не ценила. И она с особым своим мазохизмом подобрала нужное словечко: зажралась.

И её захлестнула злая горечь.

– Знаешь, Юра, не буду спорить, -

кивнула Алеся.
– У нас слово "советский" давно уже - аллегория. И думает каждый о своём.

– А ты о чём думаешь?
– посмотрел на неё Андропов.

Они сидели в каком-то скверике. Они вообще двигались перебежками - хотя Юрий Владимирович держался неплохо и не показывал усталости. Но Алеся как нарочно надела ради особого случая очень модные и очень неудобные туфли: так что она постоянно просилась где-нибудь посидеть, ну хоть пять минуточек.

– Я думаю о тебе, - медленно и тихо произнесла Алеся. И это была чистая правда.
– Но не всегда так было, - добавила она.
– У каждой медали две стороны, у каждого общества свои достоинства и пороки...

На её лице плавали лёгкие блики от просветов в шевелящейся листве. От зелени, разлитой в воздухе, оно казалось бледнее и надменнее, а от световых скачков неверным и непроницаемым.

Она уже рассказывала о своей работе до эмиграции, подробно, как на кушетке психоаналитика. Эта непосредственность и сыграла с ней злую шутку. Из-за неё и произошла ссора, которую со старинной напыщенностью так и тянуло назвать "роковой".

Это было странно, до чего она распереживалась. Ведь к тому времени её ненависть и злоба уже как-то выцвели сами собой к несказанному облегчению. А нет, проснулось ведь старое ощущение от жизни.

Какие красочные, брызжущие ядом, кровью и смолой, картины носились у неё в мозгу! Как она сгорала и тряслась, какие грязные пузырящиеся ругательства постоянно слетали с её уст, когда она принималась рассказывать желающим, "как у неё дела"! Совки. Тупые бл**ские совки. Все виновные представители власти. Те, кто придумал кабалу распределения после универа. Те, кто заикался про долг перед государством (а чё ты такой умный - бюджетник, да?! - а черпани-ка дерьма полным ковшиком!). Те, кто бросал наживку из "престижа" и "великого будущего". Те, кто готовил специалистов, а потом не знал, куда девать. Те, кто гноил таланты и амбиции - и не каким-то там романтическим "преследованием", а тупо убожеством и отсутствием перспектив.

Правда, к концу срока Алеся уже как-то перебесилась - может, просто устала?

И чего она тогда так взбеленилась при разговоре? Чёрт за язык дёрнул, думалось. Ох, хоть бы это не оказалось правдой.

Сейчас же она просто вкратце перечислила всё, что связывала с любимым заводом: бездумное выполнение плана и неумение сбыть продукцию (та же фигня, что с выпускниками, не правда ли?), низкое качество, косность и спесь руководства, апатию и враждебность работников, всеобщую нервозность и идиотскую практику иногородних назначенцев.

– Про своего шефа повторять не буду, - сказала она.
– Просто поверь мне, Юра, как человеку, которого ты знаешь много лет, я на него ополчилась не просто потому, что это жирное хамское быдло с полным ртом беломорной вони и отборных матов. Мне просто не хотелось лезть из кожи вон, чтобы какой-то сраный кишкоблуд и его кодла набивали себе мошну...

– Об этом ты мне ничего не рассказывала, - сказал Андропов, ожидаемо поморщившись от её лексики.

– Ты тогда не дослушал, - мягко заметила Алеся.

Она рассказала, как

её начальник форсировал закупки в нарушение законодательства, пропихивал каких-то своих поставщиков, и всё это с руганью и угрозами, если ему казалось, что документы оформляются недостаточно быстро. Но если ценой неблагодарных усилий упускалось что-то ещё, более насущное - удары на Алесину голову тоже сыпались градом.

Сырья по этим контрактам приходило кот наплакал, качество было мерзким.

– Вот тут-то я и сообразила, - медовым голоском протянула Алеся.

Сразу после прихода на завод у неё возникли проблемы со службой безопасности. Никакого поджога склада или взрыва в цеху - "фотографии в нацистской форме". Пара скользких вопросов в присутствии коллег, стыдненький вывод в коридор для воспитательной беседы - и вот уже Алеся со злым лицом и неожиданно тряскими коленками стояла и сквозь зубы отбрехивалась от товарища из режимно-секретного сектора (боже, название-то какое!). Возвратясь в кабинет, она дрожала от стресса и возмущения. Во-первых, наряд гражданский, а фуражка не немецкая, а чилийская, они реально такие идиоты или прикидываются (увы, безотказная тактика, что у ментов, что у этих вот). Во-вторых, какое им, мать их, дело?! Она же не шахидка какая-то! Она тогда впервые испытала очень характерное чувство: слабость и унижение.

Прошло около месяца. Он снова встретил её в коридоре. На Алесе была та самая чёрная юбка и "адмиральский" жакетик с золотыми пуговками, и она издевательски осведомилась: "Ну как вам моя нацистская форма?". Он проглотил - но парировал новым ударом: просмотром ненадлежащих материалов на досуге. Снова нудная и гадкая беседа, снова она вежливо прошипела, что теперь в плане исторических исследований будет изучать только Пол Пота, Сталина и Мао. А он ещё хорохористо шутканул тогда, что это его долг - за всеми присматривать: "Я тут местный чекист, хе-хе" - и Алеся при виде этого сарделечного дядьки в костюме с убогим гэбэшным шиком исполнилась истинно эсэсовским аристократическим презрением.

Но она не знала, что их колючее знакомство и последующие холодно-ироничные расшаркивания в лифте в чём-либо помогут. Потом к "безопасникам" пришёл очередной назначенец, бывший контрразведчик, и оказался неплохим парнем, у него вполне реально было завизировать бумагу без параноидального цепляния. А ещё он приветливо с Алесей здоровался. А она миленько улыбалась и строила глазки. А потом она начала строить глазки всем "чекистам" без разбору. А потом её как-то вызывал начальник службы безопасности с просьбами перевести некие письма: "строго конфиденциально, разумеется, это между нами". Между "ними" и Алесей вообще начала выстраиваться невидимая тонкая связь. И наконец она поняла, зачем выпускала эту паутинку. Написав заявление и почти дождавшись приказа об увольнении, она, не стесняясь в выводах, накатала объёмистую докладную, настоящую поэму, и снабдила её всеми доступными материалами. Готовила её недели полторы.

Когда Алеся подмахнула свою шедевральную телегу, она произвела эффект разорвавшейся бомбы. Хорошо ведь готовилась, с душой.

– На нашего шефа тогда завели уголовное дело, - зевнула Алеся, устав от говорения.
– Ещё кое-кого уволили, кого-то наказали. Ну, или на проверки и допросы затаскали. А меня уже в ту пору след простыл. Вот-с.

– Ловко, ловко, - хмыкнул Андропов задумчиво.
– Это тогда у тебя появился вкус к чекистам?
– подколол он.

– Считай, что да, - глазом не моргнув, ответила Алеся.
– Потому что если не они, то кто?..