По ту сторону Нила
Шрифт:
Он вел себя так, будто ничего не произошло и не было тех волшебных мгновений под светящимися яблонями. Однако Грейс чувствовала: изменилось что-то очень важное. Словно исчезла непринужденная, детская доверительность, до сих пор составлявшая суть их отношений. И эта мысль печалила ее. Напрасно Грейс высматривала в толпе гостей то мужественное, отмеченное непреклонным характером и единственное для нее лицо, любоваться которым она имела возможность лишь изредка, тайком, лицо Джереми.
– Саймон! Кто бы мог подумать? – рассуждал Леонард, попивая шампанское.
Грейс
Не ускользнуло это и от внимания полковника Норбери, остановившего свой ледяной взгляд на кадете Дигби-Джонсе. Даже если Саймону и удалось бы убедить сэра Уильяма в искренности своих намерений, тот не стал бы смотреть на него иначе: перспектива того, что этот восемнадцатилетний юноша, младший из четверых сыновей барона Элфорда и без всяких надежд на наследство, сможет когда-нибудь стать достаточно состоятельным человеком, способным обеспечить безбедную жизнь своей жене и детям, представлялась полковнику весьма маловероятной.
6
Это была долгая ночь, как для гостей, лишь на рассвете вернувшихся в свои окрестные поместья, так и для тех, кто остался в Гивонс Гров и по окончании празднества, позволил себе ненадолго прилечь в постель. На следующее утро жилы казались налитыми свинцом, но крепкий чай, яичница с беконом, поджаренные тосты с медом и сладкая овсянка вновь пробудили всех к жизни. Пока отцы и матери, дяди и тети еще сидели за столом, с удовольствием ощущая прилив сил, которые возвращались к ним медленнее, чем к молодежи, их сыновья и дочери с друзьями и подругами устремились на природу, чтобы провести воскресенье в пеших прогулках по паркам или в седле.
Стивен, с пепельно-бледным лицом и воспаленными глазами, отказался от завтрака. Взгляд отца, мечущий ледяные иглы в его сторону, предвещал тяжелый вечерний разговор. Стивен укрылся в саду, где, устроившись на тиковом шезлонге с книгой, задремал, время от времени убаюкиваемый щебечущим голосом Бекки, которая пересказывала ему все, что говорил ей вчера Генри Олдерсли, и сообщала, сколько раз он приглашал ее танцевать и какими глазами при этом смотрел.
Отчаявшись вызвать в Стивене хотя бы некое подобие ревности, Бекки нашла себе утешительницу в лице Хелен Дюнмор, которая, со своей стороны, надеялась пробудить муки совести в Саймоне Дигби-Джонсе, оставшись в Гивенс Гров вместе со своей обидой.
– Ты бывал во Флоренции? – Ада смотрела на Саймона искоса, полуприкрыв глаза.
– Да, прошлым летом, – отвечал тот.
Сивый жеребец, которого одолжили юноше на конюшне Гивенс Гров, спокойно вышагивал рядом с покорной, как овечка, лошадкой, на которой в костюме каштанового оттенка восседала Ада, все еще не вполне уверенно державшаяся в седле. Гладди, которого длительные перебежки утомляли теперь быстрей, чем раньше, казалось, был благодарен им обоим за неспешный темп прогулки. Пес то весело трусил впереди, то вдруг принимался петлять, уткнув нос в землю.
– Правда? –
– В июле, – отвечал Саймон.
– О, а я только в августе, – улыбнулась она.
– Жаль, – вздохнул Саймон.
Что-то невысказанное чувствовалось в его голосе, что заставило Аду покраснеть и еще крепче вцепиться в поводья.
– И как тебе понравилось в Уффици?
– Здорово, – кивнул Саймон.
На этот раз кровь бросилась в лицо ему. Ни за что на свете не признался бы он Аде, зачем ездил во Флоренцию на самом деле. Созерцание шедевров старых мастеров входило в его планы в последнюю очередь. Поэтому он поспешил задать следующий вопрос, прежде чем Ада успела перейти к подробностям:
– А в Неаполь ты заезжала?
– Да, но всего на несколько дней, – кивнула Ада. – А в Риме, в Риме ты был?
Сесили закатила глаза и дала шпоры своей серой кобыле. Ройстон припустил следом на рыжей, любимой лошади лорда Грэнтема.
– Был ли ты там-то и там-то, да, я тоже, видел ли то-то и то-то, да, я тоже… – передразнила она. – Неужели и мы часами несли такой вздор, когда знакомились?
– Нет, – уверенно мотнул головой Ройстон. – Ты уже на второй день обзывала меня самонадеянным, дерзким снобом. И то, что я слышал от тебя в дальнейшем, было не многим лучше.
– И поделом! – зло воскликнула Сесили. В своем черно-синем костюме, в украшенной белым пером шляпке она походила на амазонку. – Ты набросал мне в волосы целую горсть репьев, пока мы гуляли по лесу. Мне понадобилось несколько часов, чтобы их вычесать. Знаешь, как было больно!
Губы Ройстона, от природы изогнутые в форме купидонова лука, скривились в усмешке.
– Такой я выбрал способ донести до тебя, как ты мне нравишься.
– Мило, ничего не скажешь, – выдавила сквозь зубы Сесили.
Она почти шипела, как кошка перед тем, как выпустить когти.
– А чего ты хотела? – поднял брови Ройстон. – Чтобы я, как четырнадцатилетний подросток, воспевал твои прелести в стихах у тебя под балконом?
– Хотя бы!
– Тогда ты бы просто высмеяла его, – вставил, скаля зубы, Томми.
– Пожалуй, – согласилась Сесили, гордо задрав нос. – Тем не менее я бы этого хотела.
Ройстон в отчаянье повернулся к Лену.
– Послушай, у тебя случайно нет еще одной сестры, ну… которую ты до сих пор от нас прятал… Такой, чтоб как две капли воды походила на Сис, но была бы со мной поласковей.
Сесили издала возмущенный возглас.
– Сам виноват! – рассмеялся Лен. – Не сумел найти к ней подход, вот она и села тебе на шею.
С громким хохотом молодые люди поскакали вперед. Сесили устремилась следом.
– Ах вы, пошляки! – кричала она, потрясая в воздухе кнутом.
Их дружный смех заставил улыбнуться и Грейс. Она ждала этого момента, и не только для того, чтобы нарушить чересчур, на ее взгляд, степенный темп прогулки.
– Догоняйте! – крикнула она тем, кто ехал позади, и, дав своей рыжей кобылице шпоры, понеслась через поле. – Я еще покажу тебе, Джереми!