По ту сторону пруда. Том 1. Туман Лондонистана
Шрифт:
– Почему это у меня припадок? – возразил Кудинов. Не вышел еще из накрывшего его упрямства.
– Ну, хорошо, у меня. Я начал биться, мычать. Ты залез в самолет. А я, улучив момент, ударил тебя, и ты потерял сознание. Я завладел пистолетом, прострелил наручники, освободил себя и своего товарища, и мы бежали. Свяжем тебя – никто ничего не заподозрит.
– А дальше что? – повторил Мустафа.
– Рамдан взбесится, отругает тебя, может, врежет пару раз, но и все. Это твой брат, и он тебя любит, сам знаешь. Вы с ним вернетесь в Лондон, и, когда все устаканится, ты дашь знак, что готов встретиться
– Премию?
– Да, небольшой такой бонус. Дом себе сможешь купить.
Мустафа поднял на меня взгляд. Сомнений в том, что я не пытаюсь его обмануть, у него не было. Мне не раз говорили, что я внушаю доверие. По крайней мере когда говорю правду.
– Дом? Ну вы даете! Допустим. А в какой стране? Где меня примут?
– Да хоть у себя в Алжире. Сделаем тебе новый паспорт, сменишь имя, внешность, в конце концов.
– С какой стати кто-то будет ради меня так стараться?
Мы с Лешкой переглянулись. Мустафа сообразил:
– Вы такие важные птицы?
Он вздохнул. Крутятся шестеренки, работают.
– Ты мне не веришь? – спросил я.
Мустафа снова облизал губы.
– Почему-то верю. – Он помолчал. – А за вас действительно выкуп готовы привезти? Или это ловушка?
– Привезут, привезут. Зачем им рисковать?
– Тогда зачем нам рисковать? Мне то есть? Рамдан получит деньги и вас отпустит.
Правильно мыслит парень. Говорю же, глаза умные. Мы ему предлагаем большую сумму, огромную с его точки зрения. И я не блефую: Контора не захочет внести, так я сам прилично зарабатываю, и что-то у нас отложено на черный день. Однако если Мустафа примет мое предложение, ему придется поменять всю свою жизнь. И, возможно, до конца своих дней прятаться от бывших товарищей. А вот с выкупа он получит, конечно же, сумму небольшую, но легализованную. И будет жить дальше под присмотром старшего брата. Да и зачем революционеру-подпольщику деньги – он их все равно родителям пошлет?
– А твой брат действительно нас отпустит, когда получит деньги? – спросил Кудинов.
– Ну да, – ответил алжирец. Но абсолютной уверенности в его голосе не было.
– Никогда не было так, что он тебя удивлял? – продолжал Лешка. – Он говорил, что сделает так, а поступал как раз наоборот?
– Я понял, – сказал Мустафа.
– Так что для нас есть разница, – резюмировал Кудинов.
– Я понял, понял.
– И тогда каков твой ответ?
– Не знаю. Надо все обдумать.
– У нас есть на это время? – вмешался я.
– Немного есть. Я подумаю.
А дальше случилось вот что. Мустафа поднялся с пола и, скрючившись, стал пробираться к дверце. Левой ногой он уже встал на землю, но правой зацепился за металлическую петлю, за которую закрывался люк изнутри. Он стал терять равновесие, выронил «магнум» и вывалился из самолета. Его голова снова появилась в проеме через пару секунд, но за это время я успел ногой подтянуть пистолет поближе и, упав на пол, завладел им.
Теперь курчавую голову Мустафы и никелированный ствол «магнума» отделяло от силы с полметра, даже меньше. Промахнуться было невозможно ни со сна, ни спьяну, ни даже если ты вообще никогда
Я никогда не забуду, как этот парень смотрел на меня. В его глазах не было ни страха, ни мольбы, ни ненависти. У Мустафы был взгляд человека, который уже давно распростился с жизнью, был готов расстаться с ней в любой момент. Взгляд человека, удивляющегося каждому новому дню, который выпадает ему как подарок судьбы. Страшный взгляд для парня, которому едва за двадцать. Так я тогда это интерпретировал.
Мустафа понял, что я не выстрелю, не смогу выстрелить в упор. Его брат Абду тоже так не сумел. Он протянул руку за пистолетом.
– Стреляй же! – крикнул Лешка.
И опять я не смог. Ну, не могу, не могу я выстрелить человеку в лицо, когда он на меня смотрит.
– Он не заряжен, – спокойно сказал Мустафа. – Я просто хотел знать, можно ли вам доверять.
7
Кудинов читает много. Ну, как и в моем случае, возможно, правильнее будет сказать, что он успел много всего прочесть. Однако в голове у него от книг остается самая малость. Это не критическое замечание, он сам в этом признается. Причем это обстоятельство Лешку отнюдь не огорчает. Наоборот: он перечитывает понравившиеся ему книги, как будто открывает их в первый раз. Постепенно то тут, то там что-то всплывает у него в памяти, но удовольствия его это не умаляет.
Я тоже легко забываю содержание, если это роман. В памяти откладывается иногда общая канва, иногда один-два ярких персонажа, иногда лишь общее настроение. Но перечитываю художественную прозу я, в отличие от Лешки, редко. А вот из философских трудов, которые когда-то составляли, да и по-прежнему составляют немалую часть моей жизни, в голове застревает многое. Потому что в этом случае ты не просто следишь за историей, которую тебе рассказывают. Ты в диалоге с великими умами. В чем-то с ними соглашаешься – и тогда их мысли становятся частью тебя, с чем-то споришь – и тогда не можешь забыть. Как тот разговор Конфуция с Лао-цзы.
Лешка про меня это тоже знает. Мы же с ним, когда напиваемся, делаем это не просто для того, чтобы нам наутро было плохо – такого результата можно добиться за пятнадцать минут. Нет, для нас редкие застолья – это полночи сплошных разговоров. Мы, конечно, усиживаем пару бутылок – или одну, если это литровая. Но пить мы оба умеем, не помню случая, чтобы кто-то из нас отключился посреди фразы. А то, что на следующий день голова у нас будет словно вынутая из тисков, так это как счет в ресторане – неизбежность.
Я это все к тому, что Лешка пристал ко мне с одной фразой. Он ее от меня когда-то слышал, но не запомнил. А сейчас она показалась ему чрезвычайно подходящей к нашему положению.
– Там смысл такой, что избежать того, что будет, невозможно, – пытался он разбудить мою память.
– Да таких сто разных выражений. «Чему быть, того не миновать».
– Нет, – отмахивался мой друг. – Чего мои слова повторять?
– «Двум смертям не бывать, а одной не миновать».
– Тьфу ты, это все из букваря, – удивлялся моей тупости Кудинов. – Там красиво так было сформулировано, незатасканно. Как твой Некрасов сказал бы.