По ту сторону пруда. Том 1. Туман Лондонистана
Шрифт:
Мохов откликнулся после первого же гудка.
– Живы? – взволнованно спросил он.
– Нет. На том свете все вновь прибывшие имеют право на один звонок. А вообще, отвечай по-английски сначала. Мало ли кто с моего телефона может позвонить.
Я рассказал, что мы в двух с половиной часах езды от Лондона на летном поле, где стоит самолет с таким-то номером.
– Это «цессна», – шипел Лешка. – Какая модель, не уверен. 150-я или 152-я, тех лет.
Кудинов любит технику. Он по силуэту и марку пистолета, и модель танка может
– Надеюсь, пилот докладывал диспетчеру, где он садится, – возбужденно выпалил Мохов. – Хотя если на вышке никого нет… А вы прямо в этом самолете?
– Нет, мы в двухстах метрах от него, в старом биплане связаны.
– Про похитителей расскажи, – шипел Кудинов. – И про их вооружение. И номер фургона на всякий случай.
А то я сам не соображу!
– Мы вызовем их для передачи денег, – подытожил Мохов, когда я выпалил все, что знал. – То есть на двух-трех человек там будет меньше. Поставь телефон на вибрацию. Я наберу тебя, когда мы будем на месте, чтобы вы были готовы.
– А если меня еще кто-то наберет из Штатов? Как раз, когда нам поесть принесут?
– Да, черт, тогда не надо. Других примет не видите никаких?
– Других примет?
Я выглянул в иллюминатор. И Лешка прильнул к соседнему, тоже хочет быть полезным. Какие приметы?
– Здесь еще диспетчерская вышка есть. Такая невысокая, совсем простая. Вход туда из одноэтажного здания небольшого.
– Хорошо. Они самолет не охраняют?
– Вроде нет. Мы видели в иллюминатор, как они все уходили.
– Держитесь. Попробуем освободить вас по-тихому.
– Ждем с нетерпением.
Мы с Лешкой откинулись каждый к своему борту. Самолетик небольшой, спина принимает округлую форму борта. Все равно радостно. Сейчас еще Джессике позвоню, и можно будет вздохнуть.
И тут дверца дернулась, потом сильнее – заело ее – и распахнулась. В проеме стояла, согнувшись, человеческая фигура. Это был Мустафа.
6
Закрывать дверцу алжирец не стал. Он подпрыгнул и – разогнуться в самолете было невозможно – сел на пол в хвосте. В руке у него был «магнум». Мустафа смотрел на меня, и я прямо видел, как в мозгу у него налетали друг на друга противоречивые мысли. Рот у него, по обыкновению, не закрывался, но глаза меня не отпускали. У нас с ним все-таки был хороший контакт – он слишком много про себя рассказал.
– Вы по-русски говорили? – спросил Мустафа.
Мы с Лешкой в этом «кукурузнике» перестали конспирироваться. Уверены были, что все наши похитители ушли. Видели, как все они ушли. И с Моховым я тоже на своем первом или втором родном говорил.
– Нет, это польский язык, – нашелся Кудинов и добавил для убедительности: – Пан разумеет по-польски?
– Очень смешно, – усмехнулся Мустафа. – У отца в училище полно было русских. Я слов немного знаю, но сейчас вспомнил. И потом Чечня… Все сходится.
– Хорошо, допустим, – сказал я. – Это что-нибудь меняет?
Алжирец
– А что, тебе русские сделали что-то плохое? – спросил Лешка.
– Нет. – Мустафа усмехнулся. – Меня без них не было бы вовсе.
– Это как?
– Мать при родах чуть не умерла – нас двое было у нее в животе. В больницу все русские врачи примчались: и гинеколог, и хирург, и этот… который наркоз дает. Мы все трое могли умереть, а не спасли только брата, близнеца моего.
– Тогда из-за чего русские могут быть для тебя проблемой? Из-за Чечни?
Мустафа усмехнулся, невесело так:
– Из-за Чечни это они меня должны не любить.
– Тогда что?
Мустафа снова пожал плечами. Не знает. Неожиданно для него это. Прокручивает сейчас все в мозгу с самого начала.
– А Ашраф знает, кто вы на самом деле?
Лучше не врать, даже в мелочах. Дожимать его сейчас нужно, убедить, что это ничего не меняет.
– Он не спрашивал. Ему важно, что мы боремся с одними и теми же людьми. И помогаем друг другу как союзники.
Дальше думает. Прямо слышу, как у него в голове приводные ремни поскрипывают и шестеренки подключаются.
– А Рамдан и остальные считают, что мы американцы? – уточнил я.
Мустафа кивнул.
– Хорошо, ты их и не разубеждай. Мы же условились с тобой, что твой брат не будет знать. Ну, что мы продолжаем сотрудничать. И в это тоже его не посвящай.
Алжирец с сомнением покачал головой.
Лешка все это время слушал молча. Мы с Мустафой сразу перешли на французский. Рамдан-то прилично говорит по-английски, а Мустафе тяжело. Кудинов наоборот: понимает французский достаточно, но говорит плохо.
– Твой брат сейчас был уехать? – спросил он. Как-то так можно буквально перевести его вопрос.
– Да.
– Лучше думать, что делать потом. – И добавил по-английски: – Мне кажется, это важнее.
Правильно мыслит. Мы с Мустафой в недавнем прошлом разбирались, а думать нужно о ближайшем будущем. Развернуть вектор.
– Можешь нас освободить? – в лоб спросил я.
Мустафа облизнул губы.
– А дальше что?
– Мы уйдем.
– Вы уйдете. А со мной что будет? Меня стеречь вас оставили.
– Ну, ты же мог отойти на минуту. А мы сами освободились и сбежали.
– Можем врезать тебе по физиономии для правдоподобия, – добавил Лешка. Нравился ему такой план.
– Нет. В это никто не поверит.
Хороший ответ на самом деле. Значит, ищет решение.
– Бежим с нами, – предложил Кудинов.
– Куда? В Москву?
Действительно, куда деваться мусульманскому террористу, желающему выйти из игры? А ему придется это сделать, если он бежит с нами.
– Смотри, Мустафа. – Я даже присел поудобнее. – Может, это действительно неплохой вариант. Скажем, один из нас притворился, что у него начался припадок, эпилепсия. Вон у него, например.