По ту сторону штор
Шрифт:
– Да… знаешь, я, наверное, всё-таки, съеду… – произнес я, а потом через секунду добавил то, о чём потом сильно пожалел.
Я не знаю, что в тот раз на меня нашло. Может, мне показалось, что я говорил, как трусливый мальчишка, боящийся своих родителей и поэтому желающий поскорее свалить от них, а может… не знаю. Главное, что те слова я всё же произнёс и что их уже невозможно вернуть назад.
– Да… я уеду. А знаете почему? Эти ваши чёртовы запреты, правила, ваши: «Нам лучше знать, поэтому заткнись и делай так, как тебе велят». Меня всё это достало! Какого хрена я должен идти по пути, который вы мне прочертили, и… и с чего вы вообще решили, что я хочу по нему идти? Достаточно мне было сделать шаг в сторону – и вы тут же хватали первое, что подвернётся под руку, били меня этим и возвращали
Родители, казалось, слушали меня очень внимательно, но я-то прекрасно знал, что это было не так. Я знал, что половину моих слов они пропускали мимо ушей, так как считали их откровенным детским бредом, а другую половину – простыми занудными словами, не значащими абсолютно ничего. Во время моей речи мама несколько раз отворачивалась, и мне казалось, что она просто была уже не в силах сдержать улыбку, эту противную улыбку, будто говорящую: «Ну и бред же он несёт. Ну ладно, он ещё не взрослый (всего шестнадцать годиков, ага), ему пока простительно… хотя врачу показать его, конечно, не мешает».
Я посмотрел на маму, которая вновь отвернулась и начала смотреть куда-то на стену за собой, затем перевёл взгляд на отца и продолжил:
– Вы… вы всё время принимаете меня за ребёнка, хотя я уже далеко не дитя. И уезжаю я главным образом потому, что устал от вас! Устал настолько, что не могу вас больше видеть. Я… я не хочу вас больше видеть, ясно? Уже насмотрелся на вас за шестнадцать лет, пора мне наконец начать жить своей жизнью, вы так не думаете?
После этого нас накрыла тишина. Оба родителя смотрели на меня, выпучив глаза. Я был доволен впечатлением, которое на них произвёл своей речью, но не показал это. Я хотел, чтобы моё выражение лица оставалось серьёзным и решительным.
После паузы в полминуты отец, продолжая смотреть, как мне тогда показалось, на мои ноги, замахал головой, при этом скорчив свою любимую театральную гримасу, будто говорящую: «Ну ты и сказанул, один-ноль в твою пользу». Утихомирив через некоторое время свою голову, он поднял брови, кинул на меня многозначительный взгляд, а затем произнес слова, от которых у меня мурашки пробежали по телу:
– Надеюсь, после своих слов ты сможешь спать спокойно.
Я знал, что по крайней мере одно не смогу делать после своих слов, а именно оставаться здесь, так что уже тем же вечером я начал паковать свои чемоданы… а точнее, рюкзак и пару пакетов-маек. Следующим утром я уже ехал в автобусе, который должен был отвезти меня в город. В пути я слушал песни, которыми перед поездкой забил до отвала плейлист в своем телефоне, и смотрел в окно на приближающиеся и уносящиеся вдаль поля подсолнечников, омываемые солнечным светом, на лесопосадки, тянувшиеся вдоль дороги почти до самого города, а также, естественно, на посёлки и деревни. Я не думал вообще ни о чём и находился в странной (но не удивившей меня в тот раз) прострации. Я точно не знаю, что это было, но думаю, что это было что-то вроде шока. Я не понимал, что происходит, не понимал, где я и куда направляюсь, но мне было всё равно. Все мои чувства, кроме зрения и слуха, отключились, но мне и их было вполне достаточно. Я видел, мимо чего проплывал мой корабль, который направлял меня туда, где уже не будет привычного для меня порядка вещей. Где не будет ни мамы, ни папы. Но это было лишь будущее, и тогда оно казалось мне таким далёким, что виделось чем-то недосягаемым. А что, если… если автобус никогда не доедет до города?
– …что же я натворил, – тихо прохрипел я, стоя в кухонном дверном проёме, после чего поднял свои дрожащие, покрытые немногочисленными царапинами руки и с ужасом всмотрелся в них. – Я… я монстр! Я… не могу сдерживать свои чувства, просто не могу, тем более что сильнее всего чувствую гнев. Я зол буквально на всё и всех, и я не в силах это контролировать. Мне нет места среди нормальных людей, уважающих и ценящих своих близких. Мне не место… здесь… но только не сейчас, – в кровь брызнула огромная порция адреналина и начала разгонять сердце, заставляя его стучать быстрее. Я поднял голову, нахмурил брови. – Сейчас мне совершенно начхать на всё, потому что я нужен своей матери… потому что я связан клятвой.
Сейчас я чувствую себя призраком, которого держит в этом мире только клятва, которую он дал… а может, так оно и есть. Может быть, я уже умер давно, и мой труп сейчас валяется где-нибудь за диваном в зале и гниёт, хотя… как-то всё равно. Мне сейчас абсолютно наплевать на всё.
Я сделал два шага назад, не отрывая взгляд от стола, вокруг которого сидели, опустив головы, мои родственники, а затем пошёл влево по коридору приставными шагами. Когда кухонный дверной проём скрылся из виду, я повернулся к двери в ванную, еле различимую с такого расстояния. Меня и стеклянный шкаф слева разделяли пара шагов.
«Осталось проверить две комнаты, а конкретнее – ванную и туалет, – подумал я. – Если и в них не будет телефона, то я и не знаю, где он ещё мог бы быть, если только не у…»
Мне не хотелось об этом думать, так что я тряхнул головой, чтобы прогнать лишние мысли, а затем продолжил свой путь, стараясь, как обычно, ступать по полу как можно осторожнее, чтобы доски нигде не скрипнули и не выдали меня.
И вот я наконец у двери, за которой когда-то (кажется, вечность назад), видел зелёные глаза, хозяйка которых до сих пор где-то здесь, прячется во тьме и ждёт удачного момента, чтобы наброситься на меня.
Конечно, ответ на вопрос «кем она являлась», был вполне очевиден, но с недавнего времени я начал в этом сомневаться. Я помню, что когда перебегал из маминой спальни в свою, то вдруг почувствовал на себе взгляд… и я не верю, что он принадлежал маме. Ни в какую не могу поверить. Может, какая-то… сущность взяла под контроль мамин разум и действует от её имени? И если раньше сущности не удавалось завладеть её телом, то теперь ей это удалось благодаря сложившейся ситуации. Я люблю маму… но, как бы то ни было, сейчас она (или её тело) может мне серьёзно навредить, поэтому мне нужно быть крайне осторожным, если хочу выбраться отсюда и спасти маму от этого безумия.
Сделав глубокий вдох, а затем выдох, я потянулся к ручке…
– Денис! – раздался откуда-то позади знакомый женский голос.
Всё моё тело парализовало, рука так и застыла в нескольких сантиметрах от ручки.
«Я… знаю этот голос, – проговорил я мысленно, – но… воспоминания о нём такие туманные, что кажется – он пришёл из давно забытого прошлого. Хотя… скорее всего так оно и было».
Мои мысли прервал тот же самый голос, от которого веяло такой добротой – причём знакомой, – что по моему телу прошла дрожь:
– Пойдём с нами пить чай, Денис.
Я обернулся… и мои глаза тут же раскрылись шире от удивления, а рот слегка приоткрылся. Передо мной стояла мама… но лет я ей дал бы не больше двадцати пяти! Одета она была в красивое голубое платье, которое слегка светилось в темноте и освещало небольшую зону вокруг своей хозяйки. Я никак не мог вспомнить, было ли у неё такое платье или нет… но мне стало всё равно сразу после того, как я взглянул на её лицо. Мама улыбалась, и эта улыбка вернула меня в глубокое детство…