По ту сторону вселенной
Шрифт:
— Загадка… — задумчиво произнес Гюнт.
— Да, чуть не упустил. Сообщение заканчивалось действительно загадочной фразой: «Не дайте бесследно исчезнуть нашим… нужны всему… во Вселенной».
— А почему не умножили число выборок, не продолжили прием? Сообщение наверняка периодически повторяется!
— «Поиск» вышел из остронаправленного луча.
— Так что же вы… Надеюсь, засекли угловую координату Гемы?
Занг обиженно нахмурился.
— Засек, и с высокой точностью! Сколько ни сканировал «Поиск»,
12. Поединок
Джонамо получила приглашение — не вызов, именно приглашение! — от Председателя Всемирного Форума — честь, которой удостаивались немногие. До этого она даже не представляла, как выглядит Председатель. Для нее он был чистейшей абстракцией, деталью общественного механизма, пусть и очень важной, но деталью. Однако за ней скрывалась человеческая личность. И если рабочие функции Председателя ни для кого не составляли тайны, то сам он оставался как бы за плотным занавесом. И заглядывать за него было не принято.
Обдумывая причину необычного приглашения, Джонамо вспомнила то, что знала о Председателе. Его не избирали в обычном понимании этого слова. За него, как за человека, носящего конкретное имя, не голосовал никто. Заняв свой пост, Председатель вообще лишился имени…
По существу, граждане Мира заказали компьютерам главу Всемирного Форума, как заказывали информацию или вещи. Каждый высказал мнение, какими качествами должен обладать будущий Председатель. Джонамо тогда еще не достигла совершеннолетия, а то бы ответила на вопрос компьютера так: «Я хочу, чтобы у него были доброе сердце и могучий ум». Но ее не спросили.
Большинство сочло, что Председателем должен стать обыкновенный человек, способный понять нужды обыкновенных людей и наделенный их лучшими качествами. Не вождь и не гений, а просто человек, пока еще не связанный семейными узами. Последнее условие только на первый взгляд могло показаться странным: ничто не должно было мешать становлению Председателя.
Джонамо знала, что дисперсия личностных мнений по вопросу о качествах Председателя оказалась минимальной, и для компьютеров не составило большого труда выбрать индивида, наилучшим образом удовлетворяющего выдвинутым (в числе прочих и им самим) требованиям.
Выбор считали удачным. Но в представлении Джонамо Председатель оставался обезличенной фигурой. И сейчас она казалась себе столь же обезличенной пешкой, которую ожидает поединок с заранее предопределенным исходом.
Так размышляла Джонамо, поднимаясь по мраморной лестнице старинного особняка, традиционно служившего председательской резиденцией.
— Я поклонник вашего дарования, — почтительно произнес моложавый седой человек, выходя навстречу.
— Вы? — изумленно воскликнула Джонамо. — Простите, я видела вас на моем концерте… Но тогда вы сказали…
— Кстати,
— Вот уж не думала…
— Да, пути судьбы неисповедимы, банальная истина! Я рад встретиться с вами снова. Здесь, где ничто вам не угрожает.
— Кто знает, — улыбнулась Джонамо.
Председатель усадил ее в глубокое кожаное кресло, очевидно, предназначавшееся гостям. Сам сел напротив.
— Люблю старину, — пояснил он, уловив удивленный взгляд гостьи.
— Даже на работе?
— У меня нет другого дома.
— Простите мою неосведомленность.
— Нередко во мне видят… что-то вроде компьютера в человеческом облике, — с горечью проговорил Председатель. — А компьютеру неведомо, что такое родной дом.
— Вы одиноки, — утвердительно произнесла Джонамо.
— Как и вы. Я догадался об этом еще в Оультоне, а во время концерта утвердился в своей догадке. Так играть, как играете вы, может только очень одинокий человек. Одиночество наделило вас магической властью над людьми. И она меня пугает.
— Я не употреблю ее во вред людям.
— Не зарекайтесь. История учит, что власть, сосредоточенная в руках одного человека…
— Вы говорите всерьез? — изумилась Джонамо.
— Более чем, — кивнул Председатель.
— Очень жаль. Значит, вы ничего не поняли в моей игре.
— Ошибаетесь. Язык вашего творчества понятен всем, в том числе, разумеется, и мне. В нем нет места фальши и недоговоренности. Он не нуждается ни в переводе, ни в пояснениях. В этом его сила.
— Думаю, не только в этом, — задумчиво промолвила Джонамо. — Но так или иначе спасибо за комплимент.
— Сегодня я меньше всего расположен к комплиментам.
— Вы сказали, что мое творчество правдиво. Для меня это высшая похвала.
— Пусть будет так. Но беда в другом. Вы превращаете искусство в орудие пропаганды. Между тем искусство и политика суть разные вещи.
— Хотите сказать, что они несовместимы?
— Нет. Но у них различные цели.
— Я делаю то, что диктует мне сердце, — сдержанно возразила Джонамо.
Председатель встрепенулся.
— Браво! Не ум, не рассудок, а сердце! Иных слов я от вас и не ожидал.
— Женщина мыслит сердцем. Впрочем, откуда вам это знать!
— Вы умеете быть жестокой… — не сразу нашелся Председатель. — Возможно, я заслуживаю такого отношения. Но разговор не обо мне, а о вас и вашем искусстве.
Джонамо уловила жесткие нотки в голосе Председателя.
— Это я понимаю, — сказала она с оттенком иронии.
— Тем лучше. Потому что при всей неоспоримой значительности вашего творчества, а может быть, именно поэтому оно источник подлинной смуты.
— Выходит, я возмутитель спокойствия? — спросила Джонамо, уже не стараясь скрыть сарказм.