По ту сторону жизни
Шрифт:
А жандармов не было. Странно. Если уж меня охранять поставили, то почему бросили без присмотра место преступления?
У порога возились крысы. При моем появлении они на мгновенье замерли, а затем вернулись к делу… я старалась не разглядывать, что же именно они едят.
Первый этаж. Пустота. Почему этот дом до сих пор не снесли? И кому он принадлежал… у меня тоже имелась собственность весьма сомнительного свойства, однако не настолько же… в нашем чистом городке и этакие трущобы… куда герр Герман смотрит?
Или…
Я поднялась выше. А лестница изменилась. Да и вообще… Дом был, а вони — нет… а ведь должно бы. Но здесь пахло цветами и, пожалуй, мастикой. Ступени каменные. Перила, пусть не дубовые, но сделанные отлично… мозаика на стене. Откуда здесь мозаика?
Я когтем попыталась отковырнуть цветной кусочек. Крепко держится. И все элементы на месте, что вновь же говорит: дом не так прост, каким хочет казаться.
И главное, изображена-то Кхари-многорукая, пляшущая в цветах дурмана. Темные колокольчики, тронутые божественной силой, тускло поблескивали. Глаза богини, сделанные из полудрагоценных камней, смотрели с насмешкой.
Я поклонилась. На всякий случай.
Выше.
И тонкая пелена отвращающего заклятья. Сплетенное весьма тщательно, оно распространялось до первого этажа, надежно отпугивая крыс и людей, не имевших защиты.
Две вазы.
И еще одно заклятье, которое попыталось воспротивиться моему появлению. Задрожала сеть. Прогнулась. И когда я дернула за опорную нить, рассыпалась. А где-то наверху зазвенели колокольчики, предупреждая о визите незваного гостя.
Пусто. Почему так пусто? Я догадывалась, что это за место.
Только для своих… только для избранных… годовой взнос в двадцать тысяч марок и такое же пожертвование служителю храма, и тогда, быть может, ты получишь заветную золотую маску-пропуск.
Неужели тихая Соня была частью «Темного лотоса»? Места, о котором говорили — как без этого, ведь в нашем захолустье любая мало-мальски приличная тайна быстро перестает быть таковой, — но неуверенно, я бы сказала, что слухи расползались слишком уж разные…
Место, где позволено все. Опиум самого лучшего качества. И вовсе запрещенный дурман, именуемый «слезами Кхари». Он туманил разум, открывая якобы путь к истинному прозрению, но… мне случалось встречать таких вот прозревших спустя пару лет после того, как вступили они на дорогу очищения.
Оргии. В сексе как таковом не было ничего нового… но здесь… я провела пальцем по темной стене, на которой виднелись золоченые отпечатки ладоней.
Запах крови проник сквозь тяжелый аромат сандала. В темных подставках догорали палочки. Ненавижу благовония, у меня от них голова болит. Болела.
Я поднялась еще на этаж. Красная дорожка. И комнаты без дверей. Я заглянула в ближайшую. Разобранная
А вот комната без кровати, зато со стулом, к которому явно кого-то привязывали. И целый арсенал пыточных инструментов. Меня слегка замутило…
Еще одна. На сей вид вполне обыкновенная, не считая разве что зеркал, которые с готовностью отражали любое мое движение.
Вздох. Выдох.
И запах крови становится острее… еще одна пыточная, на сей раз с сооружением, прикрепленным к потолку. И на нем, словно рыбина, болтался мертвец. Довольно свежий.
Смуглокожий. И мужчина. Правда, достоинство его теперь лежало на столике, но…
Я вышла.
Мерзковатое ощущение, что этот сюрприз не первый. И по-хорошему стоит убраться отсюда, позвать Диттера, пусть уж инквизиция разбирается с рассадником порока. Но я иду дальше…
Бассейн, берега которого выложены белой и голубой смальтой. Белые дельфины и белые корабли. И белые кракены, в чьих щупальцах запутались дельфины и корабли.
Темная вода. Жухлые лепестки. Две девушки, распятые на дне. Их цепи достаточно длинны, чтобы они пытались выбраться и…
И мне предлагали сюда вступить?
Что такое двадцать тысяч? Деньги — пыль, а вот возможности, безграничная власть, которую я получу… Я отказалась.
Следующий мертвец лежал на прозекторском столе, к столу привязанный. Я не хотела смотреть в лицо этому мальчишке — ему вряд ли исполнилось больше двенадцати, но все равно смотрела. Не удержалась. Подошла. Провела пальцами по векам, закрывая глаза.
— Я клянусь своей новой жизнью, — сказала я ему на ухо.
А лица не тронули. Искромсали тело. Сняли кожу. Отрезали пальцы… а лица не тронули, и оно, искаженное мукой, казалось почти живым.
— Я найду того, кто сделал это… и принесу его сердце на алтарь моей богини.
Меня услышали. И мертвец стал обыкновенным мертвецом. Пусть легким будет путь души его на дороге вечного перерождения. А я… я двинусь дальше.
Безграничная власть. Так шептались. И не понимали, почему не спешу я воспользоваться гостевым приглашением. А я… я ведь подумывала заглянуть, исключительно из любопытства…
В следующем алькове красные стены. И пол. И камень алтаря застлан красным покрывалом, на котором стоит золотая миска, наполненная гниющей плотью. Черви. Мухи. И темная статуя богини, уста которой запечатаны золотом. Кхари застыла, стоя на одной ноге. Руки ее были разведены, и в каждой лежал череп. Я закрыла глаза…
Сила. Кажется, эта статуя была куда как не проста. Возможно даже, она являлась одним из редких истинных изображений божества, созданных на земле Хинд. Но почему тогда ее бросили…