По велению сердца
Шрифт:
– Вы правы, он это знает, — согласилась Хоуп. Она продолжала сидеть в неосвещенной квартире, зажигать свет ей не хотелось. Финн, конечно, знал, чем она владеет. Возможно, и он хотел владеть тем же.
– Вы сказали, что и теперь оплачиваете все счета. Он вообще никаких расходов не несет?
– Никаких.
– А раньше?
– Да как сказать… Газеты покупал, всякие хозяйственные мелочи. Обычно Финн все поручал мне.
«Прекрасно мужик устроился», — подумал Бартлетт, но вслух ничего не сказал.
– Предполагалось, что он будет оплачивать номинальную аренду дома — чисто символически, но он и этого не делал. Вообще то я оговорила плату с единственной целью — пощадить его гордость.
Бартлетт понимал, что слово «гордость» здесь неуместно, слово «жадность» подошло бы больше.
– Еще он очень настаивал на ребенке. Даже был готов при необходимости договориться о лечении от бесплодия — для меня, как вы понимаете, лишь бы беременность наступила. Возил меня в Лондон на консультацию.
– И получилось? — задал необходимый
– Нет… Точнее, да, но ребенка я потеряла. Но Финн жаждет повторить попытку. А я считала правильным повременить, тем более теперь.
– Хоуп, умоляю вас, не вздумайте! Если вы родите от него ребенка, вы попадетесь к нему на крючок на всю оставшуюся жизнь. Вы и ваш ребенок. Он отлично знает, что делает.
– Кажется, именно это он пытался проделать с родителями своей покойной жены и с собственным сыном. Не уверена, что его сыну об этом известно.
– Что ж, давайте пока оставим тему детей, если вы не против. — Чем дольше Хоуп говорила с Бартлеттом, тем больше он ей нравился. Умный, здравомыслящий человек. Хоуп вдруг поняла, что невольно использует его для проверки своих сомнений — в попытке разобраться, что к чему.
– Я не против. Был еще такой случай: я наткнулась на фотографию девушки, с которой у него когда то давно, еще в юности, был роман. Финн сказал, что она ждала от него ребенка и покончила с собой. Потом он вдруг спросил, могла бы я из за любви свести счеты с жизнью. И мне показалось, что, по его мнению, этот факт сделал бы ему честь — дескать, вот как сильно его можно любить.
На этом месте рассказа Роберту Бартлетту впервые стало страшно за Хоуп, но ей он ничего не сказал. Ситуация была опасная и ему хорошо знакомая. Все эти детали в совокупности складывались в классическую картину социопатической личности. А Хоуп была для социопата идеальной жертвой: она оставалась с ним наедине в ирландской глуши, по соседству — ни родных, ни друзей, она была в него влюблена, у нее есть деньги, много денег, и она целиком в его власти, а если станет его женой, то и подавно. Роберт спросил, есть ли у нее дети. Хоуп ответила не сразу:
— Была дочь. Она четыре года как умерла. Менингит. Она училась в Дартмуте.
– Простите. — Роберт ей искренне сочувствовал, и ее это тронуло. — По-моему, это самое страшное, что может случиться с человеком. Такого и в кошмарном сне не увидишь. У меня самого две студентки в семье. Я схожу с ума по каждому поводу — даже когда они всего лишь идут в клуб или садятся за руль.
– Я вас понимаю, — согласилась с ним Хоуп.
Значит, у Хоуп нет детей, которые могли бы стать свидетелями происходящего, насторожиться и предостеречь ее. Идеальная жертва любого социопата — ни родных, ни покровителей, а денег куры не клюют. Но самое худшее было то, что Хоуп продолжает его любить. В ее рассказе Роберт уловил нотки сомнения, она словно старательно складывала для него головоломку в расчете услышать слова утешения, но причин для этого он не видел. Пока ему нечем было ее успокоить. Все было очень скверно и даже страшно. Того, что Роберт знал, уже было достаточно, чтобы забить тревогу. Судя по рассказу, этот О’Нил — первостатейный аферист. Бартлетта крайне обеспокоило давнее самоубийство той девушки, а также настойчивое желание О’Нила обзавестись ребенком от Хоуп. Но это отчасти и утешает — значит, в ее смерти он не заинтересован. Пока она нужна ему живая, замужняя и беременная. Если только она не затеет каких то фокусов и не нарушит его планов, что Хоуп сейчас и делала. Она отложила свадьбу, отказала ему в деньгах и пока не желает беременеть. Для Финна это все плохие новости. Это значит, ему придется давить на Хоуп сильнее, если же она продолжит упорствовать — можно считать, ее жизнь в серьезной опасности. А самое худшее, что было Бартлетту известно о социопатах, — это их умение доводить свою жертву до саморазрушения, так что вся грязная работа выпадала другим. Как в случае с той давнишней подружкой. Но Хоуп пока была в здравом уме. И, слава богу, что она вовремя позвонила. И агент ее молодец, что дал ей телефон. Бартлетт уже сталкивался с подобными ситуациями, хотя Финн, судя по всему, настоящий профи. Он знает, что делает.
– Вот такую ложь я случайно обнаружила, — подытожила Хоуп. — Последняя меня особенно встревожила — издательский иск и расторжение контракта. И снова он сказал, что постыдился признаться, тем более на фоне моих успехов. У него одно объяснение: дескать, это выше его сил — признать себя неудачником. На самом деле, мне кажется, это всего лишь удобная отговорка. Между нами все было прекрасно, пока в июне у меня не случился выкидыш. Финн обвинил во всем меня, сказал, что я чуть ли не специально спровоцировала прерывание беременности. Он тогда страшно возмущался, настаивая на том, чтобы мы как можно скорее повторили попытки. Но в мои планы вообще поначалу не входило заводить ребенка — я считала, что в моем возрасте это просто нереально. Но Финн все точно рассчитал, можно сказать, он меня подловил, и я потеряла бдительность. Словом, я, к собственному изумлению, забеременела. Финн был безумно рад, что его расчет оказался верным. Как я теперь понимаю, он вообще очень расчетлив. — Бартлетт уже и сам это понял, Хоуп лишь озвучила его мысли. — Короче, полгода все шло чудесно, и спустя некоторое время после выкидыша он опять стал нежен и заботлив. А сейчас… Он все время мною недоволен, настроение у него по
– Ему только этого и надо. По нашему разговору, Хоуп, я могу судить, что вы вполне здраво все оцениваете, чего не скажешь о нем. В этом я уже не сомневаюсь, я не психиатр, но этот парень — классический социопат. Это очень и очень опасная штука, тем более что он пытается запудрить вам мозги и ввести в замешательство. Когда он стал требовать у вас деньги?
– Месяца два назад. Без всяких предисловий, без объяснений. Я отказала, мы поругались, так с тех пор мы и ссоримся. Тогда то я и решилась на крайние меры. В ноябре, когда я прилетела по делам в Нью-Йорк, я попросила Марка — он мой агент — организовать частное расследование. — Хоуп вздохнула и рассказала, что было в материалах расследования. — Старший брат Финна считает его социопатом. Финн мне говорил, что был единственным ребенком в семье, а у него еще было три брата! И здесь соврал! Мать его была горничной, а вовсе не аристократкой, как он говорил, а отец — не успешный врач, а алкоголик, погибший в пьяной драке. Ничего из того, что он мне о себе рассказывал, не подтвердилось, вот откуда я знаю, что и дом в Ирландии их семье никогда не принадлежал. Все, кто его когда либо знал, твердят в один голос, что он патологический лжец. — Это и так было ясно из рассказа Хоуп. — Полностью материалы этого расследования я увидела вчера. Его жена погибла в автокатастофе. О’Нил сел за руль, будучи пьяным. Мне же он рассказывал, что она находилась в машине одна. Из полицейских материалов следует, что после аварии женщина еще была жива. У самого Финна было легкое сотрясение мозга. Он почему то сразу помощь ей не вызвал, и жена его умерла. Правда, справедливости ради надо сказать, экспертиза установила, что ее травмы были несовместимыми с жизнью, надежды выжить у нее не было. — Хоуп по прежнему пыталась быть справедливой к Финну. Роберту Бартлетту было ясно, что Хоуп еще любит О’Нила и полученная информация пока до конца ею не осмыслена. Слишком неожиданные и шокирующие это были новости, и она пока не могла с ними примириться. — Финну тогда дали условный срок и лишили водительских прав, — продолжала Хоуп. — Родители его жены были убеждены, что зять повинен в смерти их дочери и только жаждал дорваться до ее денег. Он действительно предпринимал попытки завладеть ее деньгами и наследством сына. А теперь он жаждет моих капиталов. Косвенно он уже повинен в смерти двух женщин: жена погибла в аварии, другая девушка покончила жизнь самоубийством. Он все мне врал, и как теперь я могу ему верить? — Голос у Хоуп дрожал. Ее рассказ мог бы повергнуть в шок кого угодно, но только не Роберта Бартлетта — в его практике уже были подобные случаи. Это было классическое поведение социопата и его жертвы. Вымышленные истории о себе, шарахание от тщательно рассчитанной злобы к невероятной нежности, заботе и соблазнению парализуют волю жертвы, ей хочется верить, что все хорошее — это правда, а дурное — всего лишь заблуждение. Но чем больше подтверждается обратное, тем сложнее сохранять веру. Хоуп сейчас была именно на этой стадии. Она начала прозревать и уже видит Финна таким, каков он есть, но верить в это, по понятным причинам, ей не хочется. Тяжело признавать вероломство в человеке, которого ты любишь и который когда то, казалось, любил тебя.
– Я не хочу, чтобы вы стали его следующей жертвой, — твердо заявил Роберт. Хоуп и так уже была его жертвой, но Роберт боялся, что, если она ослушается Финна по настоящему или окажется для него бесполезной, тот может ее убить, довести до самоубийства или подстроить несчастный случай.
– Я тоже. Поэтому я вам и позвонила, — убитым голосом сказала Хоуп.
– Понимаете, все, что вы видели вначале, когда он был с вами сама доброта, в психологии называется «зеркалом» — социопат словно отражает в вашу сторону то, что вы от него ждете и каким хотите его видеть. А потом, по прошествии времени, всплывает правда о том, каков он на самом деле, — объяснил Роберт. — Что вы теперь намерены делать, Хоуп? — поинтересовался он. Ему было ее очень жаль, ведь он лучше кого бы то ни было понимал, как тяжело на что то решиться в такой ситуации.
– Даже не знаю, — призналась она. — Понимаю, со стороны это кажется безумием. Девять месяцев все шло как нельзя лучше — и вдруг человека словно подменили. Меня еще никто так не любил, никто не был со мной так добр и мил. Я хочу одного — вернуть то, что было вначале. — Но это было равносильно тому, чтобы пытаться поднять «Титаник», Хоуп и сама начинала это понимать. Только верить в это не хотелось. Во всяком случае — на данный момент. Хотелось услышать, что все не так уж безнадежно. Хоуп уже жалела, что получила это злополучное досье, ей все еще верилось в мечту. Точнее, ей хотелось верить, но не получалось. Однако Хоуп полагала, что лететь в Ирландию необходимо. Причем всякий, кто слушал бы ее рассуждения, счел бы их безумными. Но не Роберт Бартлетт. Ей повезло, что она обратилась к такому человеку.