По ветру
Шрифт:
Брат немного помолчал, распотрошил брюхо недокуренной сигареты. Лучше Минздрава работает, ей-богу! Тишина стояла непривычная. Обычно то у соседей гремит музыка, то у них самих веселье на полную катушку, а тут все застыло, замерло так, что дышать стало боязно – не спугнуть этот сонный покой.
– Мы с Варькой разошлись.
– Да ладно?! – наигранно удивилась Эля. – Вот сюрприз-то! Тёмыч, это я поняла еще по первому взгляду на тебя. А с учетом того, что погода меняется реже, чем вы разбегаетесь, это вообще ни разу не сюрприз.
– Есть такое, – смиренно согласился Артемий, усмехаясь. Щеки – те островки, что не заросли
– Но ни одно ваше расставание так не выбивало из тебя дух.
– Она с другим… живет.
Нервный смешок вырвался из груди Элеоноры быстрее, чем она успела его остановить. Варя и без того не была у нее в почете, но с каждой минутой сегодняшнего вечера желание как следует навалять этой неадекватной барышне росло в геометрической прогрессии.
– Давно?
– Недели две.
– А разошлись вы?
– Примерно тогда же.
– Вот дрянь! Тём, прости, конечно, но в какой вселенной это – нормальное поведение? Это… даже у меня в голове не укладывается, вообще никак!
– У меня тоже.
Эля, конечно, всегда знала, что за своих – порвет. Но сейчас она отчетливо понимала, что это не просто слова: она хотела найти эту идиотку и разорвать на куски, чтобы только не слышать мрачную глухоту в голосе брата.
– Вы виделись?
– На днях. Тут, на районе. Они живут в паре остановок…
– И ты ее встретил случайно? Тёмыч, тебе нужно отпустить все и не видеться с этой…
Эля могла еще много чего сказать и посоветовать, но разве нужны были Тёмычу советы? Разве он сам не понимал, что история разваливается на глазах?
– Мы завтра договорились встретиться.
– Зачем? Ты совсем больной, Тём? Тебе на свадьбу завтра – вот и иди себе!
– Из-за свадьбы и встречаемся.
– Только не говори, что ты ее потащишь туда! Если тебе очень нужна пара, то я с удовольствием…
– Остынь, Эль. У Вари мой костюм – мне нужно забрать его.
– И только?
Они оба знали ответ. Костюм, зарядка для мобильника, любимая чашка, наушники – без разницы, какой будет повод для встречи. Ни один десяток сообщений, ни сотни звонков – ничего не стоит одного короткого момента, когда можно взять человека за руку, посмотреть в глаза, почувствовать, есть ли что спасать, есть ли ради чего хранить наушники, чтобы встречаться, и встречаться, и каждый раз забывать их отдать.
– Ничему тебя жизнь не учит, Тём, ничему. – Эля одним глотком прикончила коньяк в стакане и поднялась на ноги. – Пошли спать. Завтра свадьба, костюм, день новый придет.
– Я еще посижу, – не глядя на сестру, откликнулся Тёмыч. Он вообще весь разговор лишь на секунды выныривал из своих тяжелых дум, чтобы ответить на вопросы.
– Ага, точно! И найду я тебя тут утром – застывшего во всех смыслах слова. Пошли, Хьюстон самодостаточный.
– Почему Хьюстон?
– Потому что, Тём, ты – как и я – вечная проблема. Только если я – проблема родителей, друзей и порой заказчиков, то ты – сам себе. Поэтому – самодостаточный Хьюстон.
Эля впустила брата в дом, забрала у него куртку и стакан, отвела в комнату – как в детстве, когда они заигрывались до степени усталости «засыпаю-где-стою». Тогда их главной проблемой было, чтобы родители не заругали, теперь же – чтобы удавиться хотелось
Утро обрушилось на Элю всей тяжестью бытия. Сон был прерывистым, кошмары смешались с переживаниями за брата – и, открыв глаза, Элеонора почувствовала себя еще более уставшей, чем накануне. Даже привычная обстановка комнаты не приносила теперь спокойствия и ощущения безопасности. Нужно было вставать, тем более снизу доносился голос Тёмыча – раздраженный и чуть более громкий, чем следовало.
Эля потянулась до хруста в позвоночнике и поплелась вниз. На стене вдоль лестницы висели их семейные снимки. Маленькая Белка – с бантом больше головы и без переднего зуба. Вокруг ушей и у лба вьются короткие мягкие локоны – она и сейчас такая же, разве что зубы все на месте да вместо бантов – повязки и очки. А вот этот невесомый пух так и обрамляет ее светлое, открытое лицо – детское, усыпанное веснушками вокруг острого маленького носика. Ей словно всегда семнадцать, даже если уже двадцать пять и три месяца сверху.
На другом фото они втроем – года три-четыре назад, на выпускном Белки из университета. В центре – виновница торжества в платье, которое сама и сшила, а по бокам – они с Тёмычем. На снимке заметно, как похожи сестры: у Эли тогда были волосы до лопаток, как у Белки, а не почти мальчишеская стрижка с игривым удлиненным верхом, чтобы укладывать его роковой волной или спускать на глаза растрепанной челкой. Она стоит чуть ссутулившись – рост по праву первенства достался именно ей. А еще вздернутый нос и слегка великоватые уши – с новой прической правда смотрятся хорошо, тут уж грех жаловаться. Эля вышла чуть смуглее сестры и немного женственнее: Белка своей воздушностью всегда напоминала о ранней юности, а вот она – худая, высокая и сероглазая – о молодости, граничащей со зрелой женской красотой. Тёмыч же пошел в отца: узкими глазами, коренастым сложением и привычкой поправлять очки указательным пальцем – по поводу и без, словно это базовая функция в их жестикуляции.
Эля засмотрелась на фото, прокручивая в голове все эти сравнения и описания – дурацкая писательская привычка даже внутренний монолог выстраивать так, словно сочиняешь очередную историю. Пытаясь взбодриться, она растрепала волосы, почесала нос тыльной стороной ладони и припустила вниз – Тёмыч все еще изливал свое недовольство по телефону.
Белка готовила завтрак – свежая, летающая по кухне, словно только приехавшая из недельного спа.
– Что там? – Вместо приветствия Эля кивнула в сторону гостиной, откуда доносился голос Темыча.
– Слышала что-то про доставку – видимо, с кем-то из своих подчиненных разговаривает. Ты же знаешь, Тёмыч все время что-то совершенствует и пробует.
Эля знала. Она как-то помогала с раскруткой Тёминых сервисов: брат имел удивительную способность превращать любую вспыхнувшую идею в реальный проект, будь то сервис печати, какое-нибудь заведение или служба доставки.
– Белка, кофе в этом доме есть? Умру же без него.
– Ты слишком часто собираешься умирать, Эля. А кофе уже сварен – хоть налить сама сможешь?