По воле Посейдона
Шрифт:
— Кажется, мы движемся навстречу шторму, — сказал он Диоклею, надеясь, что начальник гребцов развеет его опасения.
Но Диоклей кивнул.
— Похоже на то, шкипер. Только одно радует: нет больше рядом берегов, к которым нас могло бы прибить. Между нами и ближайшей землей много стадий. Если судно выдержит шторм, все будет в порядке.
— Давай примем меры, чтобы оно выдержало, — сказал Менедем. — Лучше уж перестраховаться.
К его огорчению, Диоклей снова согласно кивнул.
Когда Менедем отдал приказ, все моряки, не сидевшие на
— Позаботьтесь о том, чтобы клетки с павлинами были крепко привязаны! — крикнул Соклей. — Нельзя позволить, чтобы хоть одну из птиц смыло за борт.
К тому времени как люди кончили работать, паутина канатов надежно прикрепила клетки к кораблю.
Филипп приблизился к Менедему и нервно спросил:
— Надвигается… шторм?
— Только Тучегонитель Зевс знает это наверняка, — ответил Менедем, наблюдая за большими черными тучами, накатывающими с севера и застилающими небо. — Но мы не хотим рисковать.
Филипп кинул и отошел.
Наемник рассчитывал, что Менедем успокоит его, но капитану было не до него. Остальные наемники не задавали вопросов. Они и сами видели, к чему все идет.
— Вот за что я не люблю Ионическое море, — сказал Диоклей. — Шторм начинается, как только выходишь из Адриатики, и бушует потом всю дорогу.
— Как думаешь, насколько сильным он будет? — спросил Менедем.
Начальник гребцов почти всю жизнь провел в морях, и Менедем высоко ценил его опыт.
«А ведь я и сам жду, чтобы меня успокоили», — подумал юноша.
Диоклей пожал плечами.
— Посмотрим. Я видел небеса и получше, но никогда ничего нельзя знать заранее.
Ветер продолжал крепчать. Он менял направление до тех пор, пока не превратился в северный. От него веяло холодом, словно там, где он зародился — где бы это ни было, — зима еще не решила уступить место весне.
Волны становились все выше и сильнее. Акатос слегка покачивался при каждом ударе. Калликрат зажал рот рукой и бросился к борту. Соклей криво улыбнулся. Качка станет еще хуже, шторм только начинается, он ясно это видел.
Спустя примерно час пошел дождь. К этому времени на небе осталась лишь узкая синяя полоска на юге, все остальное стало грязно-серого цвета. И вот уже от хорошей погоды осталось одно воспоминание.
Дождь, хлещущий Менедему в лицо, был холодным и мерзким. Менедем изо всех сил старался направлять «Афродиту» на северо-запад, но без солнца не мог судить, насколько удачны его усилия.
Диоклей думал о том же, потому что заметил:
— Навигация провалилась в Тартар, верно?
— Можно и так сказать. — Несмотря ни на что, Менедем очень старался говорить жизнерадостным голосом. — Ничего, Италия все-таки довольно большая. Мы вряд ли промахнемся и проплывем мимо.
Наградой ему был смех келевста.
— Это хорошо, капитан. Знаешь, куда я сейчас хотел бы махнуть, не промахнувшись? В портовый кабак.
— Будь плавание все время легким, любой дурак мог
Менедем наслаждался стихией: ему нравилось, как дрожат доски у него под ногами и как море сопротивляется рулевым веслам.
Управлять такими рулевыми веслами — одно удовольствие. Он в который раз убеждался, как прекрасно поработали Кхремий и остальные плотники. Капитан мог удерживать «Афродиту», как хотел, и на том курсе, на котором хотел, выбирая его по перемене ветра и волн. До починки весел для этого требовалось куда больше усилий.
Вдалеке пурпурное копье света пронзило небо и воткнулось в море. Когда сквозь свист и шелест дождя прогремел гром, Диоклей потер свое кольцо с изображением Геракла Алексикакия. Менедем пожалел, что у него тоже нет такого кольца. Молния легко могла уничтожить судно, а суда, казалось, просто притягивали молнии.
Еще одна вспышка, на этот раз ярче. Новый раскат грома, на этот раз сильнее. Менедем изо всех сил старался об этом не думать. Он все равно ничего не мог поделать против молний. Волны били в борта акатоса все яростней. Спустя некоторое время морская вода стала перехлестывать через борт.
— Хотел бы я, чтобы борта у нас были повыше, — сказал Менедем. — Пятиярусник Птолемея легко смог бы пройти по волнам, которые нас захлестывают.
— Этот пятиярусник Птолемея все еще в Эгейском море, — ответил Диоклей. — И над ним, наверное, светит солнце.
— К воронам его, — заключил Менедем.
Диоклей приподнял бровь.
Менедем повторил свои слова, на сей раз громче. Диоклей кивнул, показывая, что понял. Ветер начал выть и свистеть в такелаже. Менедем склонил голову к плечу, оценивая снасти от ахтерштага до бакштага. Судя по звукам, им не грозило немедленное падение… пока не грозило.
Соклей добрался до юта. Как и все остальные на борту «Афродиты» — включая самого Менедема, — он смахивал на вымокшего щенка. Вода капала с его носа и бороды. Он что-то сказал, по крайней мере, губы его шевельнулись, но Менедем не разобрал ни слова. Тогда Соклей заорал прямо в ухо брату:
— Как у нас дела?
— Мы держимся на воде! — закричал в ответ Менедем.
Это было не таким уж большим утешением, но, как и на вопрос Филиппа, Менедему больше нечего было ответить. Он закричал снова:
— Как там наши павлины?
— Насквозь промокли, — ответил тойкарх. — Избыток влаги может отрицательно повлиять на хумор человека и вызвать мокроту в легких. Остается надеяться, что с птицами такого не бывает.
Менедем недовольно поморщился — к сожалению, этот всезнайка был прав. Когда речь шла о павлинах, им оставалось лишь надеяться. Менедем ненавидел такие ситуации. Ему хотелось всегда хоть как-то влиять на события. Он был капитаном судна и в море обычно многое было в его власти, но что он сейчас мог поделать с расстройством хумора… или что там вызывает болезнь? Ничего не мог — и прекрасно это сознавал. Самые лучшие лекари и то далеко не всесильны. Ну что же… Придется надеяться на лучшее.