По воле Посейдона
Шрифт:
Менедем осмотрелся. Дом Гилиппа находился в центре Тарента, в той части города, где аккуратная сеть новых улиц сменяла беспорядочную путаницу старых переулков и аллей. Это упрощало дело. Как только Менедем понял, в какой стороне восток, он начал считать углы. Его лодыжка ныла при каждом шаге, но идти было можно.
Один раз Менедем не на шутку испугался: трое или четверо плотных мужчин, явно не замышлявших ничего хорошего, протопали по улице как раз перед ним. Но он остался в тени и всеми силами старался держаться
Постучав в дверь, Менедем ожидал, что сейчас Аристид спросит, кто там, желая удостовериться, что открывает хозяину, а не какому-нибудь шустрому грабителю. Но вместо голоса Аристида он услышал голос Соклея:
— Это ты, братец?
— Миндаль! — вывел трель Менедем высоким, тонким фальцетом. — Кому отличный миндаль?
Соклей открыл дверь.
— Я бы с удовольствием купил миндаль прямо в скорлупе и разбил бы ее о твою башку! — сказал он. — Ты вернулся раньше, чем я ожидал. А как же оргия всю ночь напролет?
— Боюсь, мои планы несколько изменились, — входя, ответил Менедем.
Соклей закрыл за братом дверь.
— Но я хорошо провел время, — продолжил Менедем. — Так что не беспокойся.
Он все еще жалел, что Гилипп не вернулся от своего брата домой чуть позже, но теперь Менедему казалось, что все не так уж и плохо: ну подумаешь, выпрыгнул из окна, неудачно приземлился и уковылял прочь, не закончив второго захода. Могло быть и гораздо хуже.
Но слишком наблюдательный, на свою беду, Соклей даже при слабом свете горящего во дворе единственного факела заметил, что его двоюродный брат хромает.
— Что с тобой случилось? — требовательно спросил он. — Гилипп тебя поймал?
— Нет, не поймал и не узнал, — ответил Менедем. — Он даже не уверен, что я человек, а не собака. Этот идиот подрался на симпосии и рано вернулся домой. Вот почему мне пришлось покинуть его дом через окно.
— Тебе повезло, что ты не сломал ногу, а то и шею, — сказал Соклей. — Неужели эта женщина действительно стоит такого риска?
— По-твоему, я бы туда пошел, если бы так не считал? — слегка обиженно спросил Менедем.
Откровенно говоря, теперь, мысленно оглядываясь назад, он полагал, что Филлис не стоила такого риска, но он бы скорее предстал перед персидским палачом, чем признался в этом своему самодовольному педантичному братцу.
И если Филлис снова его позовет, он вполне может опять к ней отправиться.
— Как это глупо, — заметил Соклей.
— Ты, безусловно, прав, о почтеннейший. — Менедем прибег к уважительному обращению с явным намерением оскорбить двоюродного брата.
Судя по хмурому лицу Соклея, ему это удалось.
— А теперь, — сказал Менедем, — если ты меня извинишь, я пойду спать. У меня была
Пытаясь идти как можно небрежней, он двинулся к спальне, Мало ему нытика братца, так еще и лодыжка сильно ноет. Ну и ладно, решил Менедем. Он не будет обращать на это внимания.
Рабыня, прислуживавшая в борделе Ламахия, отрицательно покачала головой — так обычно делают все варвары.
— Майбия не хочет тебя сегодня видеть, — сказала она.
— Что? — Соклей непонимающе уставился на нее, как будто женщина заговорила на осканском или латинском, а не на довольно хорошем эллинском. — Но почему? Она не может так поступить!
Пожав плечами, рабыня вновь повторила свои слова.
Соклей двинулся было мимо нее, но тут пара других рабов — здоровяков-вышибал — появились за ее спиной. Родосец остановился.
— Тогда позволь мне поговорить с Ламахием.
Женщина кивнула и отошла в сторону.
— Радуйся, друг, — приветствовал его хозяин борделя, улыбаясь по-прежнему широкой и все такой же фальшивой улыбкой.
— Радуйся, — ответил Соклей. — Мы заключили сделку, если ты не забыл.
— Да, я помню, но… — Ламахий пожал плечами. — Женщины — существа забавные и непредсказуемые, вот и все, что я могу тебе сказать.
— Мы заключили сделку, — повторил Соклей. Для него сделка была священна.
Ламахий снова пожал плечами. Соклей нервно хрустнул костяшками пальцев.
— Она на меня рассердилась? Если я сделал что-либо, что ее оскорбило, приношу извинения.
Ламахий повернулся к рабыне.
— Пойди выясни это.
Рабыня кивнула и поспешила в сторону комнаты Майбии.
Вернувшись, она обратилась к Соклею:
— Она говорит, это не так. Она говорит, ты должен вернуться завтра. Может, тогда.
Соклея осенило: Майбия разыгрывает из себя гетеру. Девчонка из борделя должна была принимать посетителей тогда, когда они хотели, и делать то, что они хотели. Но куртизанки высокого класса, красивые и очаровательные, имели привилегию принимать мужчин тогда, когда того хотели они сами, а не тогда, когда требовали мужчины. Что делало гетер более соблазнительными — если ты урезониваешь их, это показывает (или создает видимость) того, что они действительно тебя хотят.
«Должен ли я спустить ей это с рук?»
Соклей погладил бороду. Может, Майбия решила, что он влюбился по уши и поэтому будет терпеть от нее все, что угодно. Если она так думает, она ошибается. То, что Менедем считал невзрачностью и простотой иностранки, привлекало Соклея — но влюбиться? Юноша покачал головой. Он не мог даже вообразить, чтобы он влюбился в женщину, с которой нельзя серьезно побеседовать… А умственные способности Майбии были не больше, чем следовало ожидать от девушки, похищенной из кельтской деревни и проданной в бордель.