По воле судьбы
Шрифт:
— На совещаниях он обсуждает каждый аспект ситуации, строго и беспристрастно, — хмуро сказал Курион и подался вперед, чтобы потрогать рыжий пушок на подрагивающей от глотков головенке. — Ничего общего с сентенциями греческих логиков. Все взвешено, все определено.
— Ну и?
— Ну и уходишь, поняв все, кроме главного.
— Он пойдет на Рим?
— Хотел бы я сказать «да» или «нет», душа моя. Но не могу. Не имею ни малейшего представления.
— А они думают, что не пойдет. Я имею в виду boni с Помпеем.
— Фульвия! — воскликнул Курион, выпрямляясь. — Если
— Но я права, — сказала Фульвия, отнимая малыша от груди. Она посадила его на колени лицом к себе и осторожно стала наклонять вперед, пока он не срыгнул. Потом приложила сына к другой груди и заговорила опять: — Они напоминают мне маленьких безобидных животных, которые по сути не агрессивны, но имитируют агрессивность, потому что узнали, что такое притворство действует. Но однажды приходит слон и давит бедняг, просто потому, что он их не видит. — Она вздохнула. — Напряжение в Риме огромное, Курион. Все паникуют. Но boni продолжают вести себя, как те ложно-агрессивные маленькие животные. Они позируют на Форуме, болтая всякую чушь, они вводят Сенат и восемнадцать центурий в страх. А Помпей говорит всякие ужасные вещи о неминуемой гражданской войне таким мышам, как бедный старый Цицерон. Но он сам не верит тому, что говорит, Курион. Он знает, что у Цезаря только один легион по эту сторону Альп, и у него нет никаких доказательств, что на подходе еще несколько легионов. Он знает, что, если бы должны были подойти еще легионы, сейчас они уже были бы в Италийской Галлии. Boni тоже знают про это. Разве ты не видишь? Чем громче суматоха и чем сильнее она выводит из равновесия, тем грандиознее покажется им победа, когда Цезарь сдастся. Они хотят покрыть себя славой.
— А если Цезарь не сдастся?
— Он их раздавит. — Она пристально посмотрела на Куриона. — Гай, у тебя ведь есть интуиция. Что она тебе говорит?
— Что Цезарь до последнего будет пытаться решить свой вопрос в законном порядке.
— Он совершенно спокоен.
— О да!
— Потому что уже разложил все по полочкам у себя в голове.
— В этом ты, безусловно, права, жена.
— Ты здесь с какой-то целью или просто вернулся домой?
— Я должен ознакомить Сенат с письмом Цезаря. Сегодня же, на инаугурации новых консулов.
— Ты сам прочтешь его?
— Нет, Антоний. Я теперь лицо частное. Никто меня слушать не станет.
— Ты сможешь побыть со мной хотя бы несколько дней?
— Надеюсь, Фульвия, я вообще не уеду.
Вскоре Курион отправился в храм Юпитера Наилучшего Величайшего на Капитолии, где Сенат всегда проводил первые новогодние заседания. Вернулся он через несколько часов. С ним был Марк Антоний.
Подготовка к обеду заняла какое-то время. Нужно было произнести молитвы, умиротворить ларов с пенатами, снять тоги, снять обувь, потом омыть и вытереть ноги. Фульвия молча ждала, но потом первой заняла место на ложе lectus imus, ибо была одной из скандально продвинутых женщин, считавших себя вправе, подобно мужчинам, принимать пищу лежа.
— Теперь рассказывайте, — потребовала она.
Антоний накинулся на еду. Курион усмехнулся.
—
— Что было в письме?
— Предложение. Или за Цезарем оставляют провинции с армией, или все прочие лица, облеченные аналогичными полномочиями, должны снять их с себя вместе с ним.
— Ага! — довольно воскликнула Фульвия. — Он пойдет на Рим.
— Почему ты так думаешь? — спросил Курион.
— Потому что он сделал абсурдное, неприемлемое предложение.
— Я это понимаю, но все же…
— Она права, — пробурчал пожирающий яйца Антоний. — Он пойдет на Рим.
— Продолжай, Курион. Что было дальше?
— Председательствовал Лентул Крус. Он отказался от обсуждения поступившего предложения. И вместо этого произнес речь об общем состоянии государства.
— Но первым консулом стал Марцелл-младший. У него фасции на январь! Почему он не председательствовал?
— После необходимых обрядов он нас оставил, — пояснил Антоний, энергично прожевывая пищу. — Головная боль или что-то еще.
— Если хочешь что-то сказать, Марк Антоний, сначала вынь из корыта рыло, — обрезала его Фульвия.
Антоний вздрогнул, судорожно глотнул и виновато заулыбался.
— Извини, Фульвия, — сказал он.
— Она строгая мать, — заметил Курион, глядя на жену с обожанием.
— Что было дальше? — спросила строгая мать.
— Дальше слово взял Метелл Сципион, — вздохнул ее муж. — О боги! Это редкий зануда! К счастью, он очень хотел как можно скорее приступить к заключительной части речи. В конце он сказал, что закон десяти трибунов недействителен, а значит, Цезарь не имеет права ни на провинции, ни на армию. Он будет обязан появиться в Риме как частное лицо, чтобы участвовать в следующих выборах в консулы. Потом Сципион предложил, чтобы Цезарю приказали распустить армию к намеченной дате, иначе его объявят врагом народа.
— Отвратительно! — подвела итог Фульвия.
— Безусловно. Однако вся Палата была на его стороне. Предложение было бы принято практически единогласно, но…
— Но оно не прошло?
Антоний торопливо вытер губы, потом с похвальной четкостью произнес:
— Квинт Кассий и я наложили вето.
— Молодцы!
Но Помпей так не считал. И когда на второй день января в Палате возобновились дебаты, закончившиеся еще одним вето трибунов, терпение его лопнуло. Напряжение, царившее в объятом ужасом городе, сказывалось на нем сильнее, чем на ком-либо другом. Помпей рисковал потерять больше всех.
— Мы в тупике! — сердито крикнул он Метеллу Сципиону. — Я хочу, чтобы все это прекратилось! День за днем, месяц за месяцем тянется нескончаемая канитель. Близятся новые мартовские календы, а нам так и не удалось поставить Цезаря на место! У меня такое чувство, что Цезарь нарезает круги вокруг меня, и это чувство мне вовсе не нравится! Пора покончить с этой комедией! Пора наконец Сенату взяться за ум! Если Сенат не способен провести закон, лишающий Цезаря полномочий, тогда он должен ввести senatus consultum ultimum и предоставить действовать мне!