По воле судьбы
Шрифт:
— Я предлагаю отнести тело Клодия на Форум, — непререкаемым тоном произнес он. — Весь Рим должен видеть, что сделал Милон с человеком, затмевавшим его, словно солнце луну.
— Но сейчас темно! — возразил невпопад Попликола.
— Не на Форуме. Слух уже пущен, факелы зажжены. Беднота собирается. Эти люди должны знать, что случилось с защитником их неотъемлемых прав!
— Да, — сказал вдруг Антоний и скинул тогу. — Давайте возьмитесь кто-нибудь за ручки со стороны ног, а я возьмусь с головы.
Децим Брут неутешно рыдал, поэтому к мертвецу поспешили Попликола и Помпей Руф.
— Что с тобой, Бурса? — сердито спросил Антоний, едва удерживая накренившиеся носилки. — Неужели не видишь, что Попликола короче Руфа? Встань за него!
Планк Бурса кашлянул.
— Вообще-то мне надо бы забежать ненадолго к жене. Она у меня прихворнула.
Антоний нахмурился, скаля мелкие зубы.
— Какая там жена, когда наш друг мертв? Ты что, Бурса, спятил? Живо смени Попликолу. Или узнаешь, каково было Клодию, когда я возьмусь за тебя!
Бурса подчинился.
Слухи действительно уже ширились. По улицам двигались толпы людей с факелами. Они расступались перед носилками, издавая возмущенные восклицания.
— Видите? — громко вскрикивал Клелий. — Видите, что с ним сделал Милон?
Рокот толпы все нарастал и усилился втрое, когда тело Клодия стали спускать с холма. Настоящий атлет, Марк Антоний повернулся, вскинул свой край носилок над головой и так, спиной, пошел по лестнице вниз, не оборачиваясь и ни разу не оступившись. Его рыжеватые кудри пылали в отблесках факелов. Форум притих. Женщины плакали, мужчины стонали.
Через всю площадь носилки пронесли к ростре и выставили на всеобщее обозрение. Клелий обнял за плечи маленького рыдающего старичка.
— Вы все знаете, кто это, так ведь? — громко вопросил он. — Это Луций Декумий! Самый старинный и самый преданный сторонник Клодия, давний его помощник и друг! — Клелий взял Луция за подбородок и приподнял залитое слезами морщинистое лицо. — Видите, как он горюет? А теперь посмотрите на них!
Он повернулся и указал пальцем на курию Гостилия, дом Сената, на чьих ступенях собралась небольшая группа сенаторов: радостно улыбающийся Цицерон, печальные, но не убитые горем Катон, Бибул и Агенобарб, и выглядевшие встревоженными Манлий Торкват, Луций Цезарь и параличный Луций Котта.
— Видите их? — кричал Клелий. — Видите предателей Рима? Посмотрите на Марка Туллия Цицерона, он улыбается! Что ж, мы все знаем, что он-то ничего не потеряет от совершенного Милоном убийства!
Клелий, сморгнув, перевел дыхание, а когда вновь взглянул на дом Сената, то Цицерона там не обнаружил.
— О, он, наверное, подумал, что он — следующий! Ни один человек не заслуживает смерти больше, чем великий Цицерон, который казнил римских граждан без суда, пока его не остановил тот, кто лежит перед вами. Иссеченный, истерзанный своим злейшим врагом. Но Сенат тоже желал его смерти! Все, что предлагал Публий Клодий, Сенат отвергал! Кто же они, эти презренные себялюбивые мерзавцы? Почему мы их терпим? Почему они ставят себя выше нас? Выше меня! Выше мудрого Луция
По толпе пошли завихрения. С каждым словом Клелия шум возрастал.
— Он бесплатно раздавал вам зерно! — кричал Клелий. — Он возвратил вам право собираться в общины! Он обеспечивал неимущих работой, устраивал для вас игры! — Взгляд его неотрывно сверлил море гневных, пылающих праведным негодованием лиц. — Здесь много вольноотпущенников. Каким другом он был для вас всех! Он хотел наделить каждого римским гражданством с правом полновесного голоса в избирательных трибах!
Клелий умолк, всхлипнул, отер со лба пот.
— Но они, — крикнул он, не глядя ткнув рукой в дом Сената, — этого, разумеется, не хотели! Они знали, чем им это грозит! И они сговорились убить Публия Клодия! Ибо ничто, кроме смерти, сдержать его не могло! Они понимали это! Они все учли. И сплели сети подлой интриги. Нет, не только громила Милон — все сенаторы убивали его! Милон был всего лишь орудием в их грязных руках! И я утверждаю, что есть один только способ обращения с ними! Покажем им силу нашего горя! Покончим с ними, пока они не прикончили нас! — Он посмотрел на ступени курии и в притворном ужасе отшатнулся. — Видите? Они все сбежали! У них нет мужества ответить за свои преступления! Но остановит ли это нас? Остановит?
Толпа забурлила, факелы взметнулись к небу. В ответ громыхнуло единодушное:
— Нет!
Попликола придвинулся к оратору ближе. Марк Антоний, Планк Бурса, Помпей Руф и Децим Брут, наоборот, отступили, ощущая некоторую неловкость. Двое из них были плебейскими трибунами, один недавно прошел в Сенат, а еще один только об этом и мечтал. Обличения Клелия возымели на них то же действие, что и на сбежавших сенаторов, с той лишь разницей, что им некуда было бежать.
— Тогда проявим наше единство! — крикнул Клелий. — Положим Публия Клодия в курии и посмотрим, посмеет ли кто-то убрать его оттуда!
Передние ряды толпы бросились к ростре. Носилки Клодия, взметнувшись над головами, поплыли к массивным бронзовым, с виду несокрушимым дверям. В один миг их обрушили внутрь, сорвав с огромных петель. Тело Клодия исчезло в курии. Толпа последовала за ним, все круша и сметая.
Бурса каким-то образом смылся. Марк Антоний, Децим Брут и Помпей Руф оцепенело смотрели на весь этот кошмар.
Антоний пришел в себя первым и завертел головой. В глаза ему бросилось маленькое морщинистое и заплаканное лицо. Луций Декумий по-прежнему проливал горючие слезы. Марк Антоний не любил разводить сантименты, но знал старика еще по Субуре, а потому подошел к нему и крепко обнял.
— Где твои сыновья, Декумий? — спросил он.
— Не знаю и не интересуюсь.
— Такому старому человеку давно пора спать.
— Я не хочу спать. — Старик поднял заплаканные глаза и узнал того, кто говорил с ним. — О, Марк Антоний, они все уходят! — воскликнул он уныло. — Она разбила мне сердце и тоже ушла. Вслед за всеми!
— Кто разбил твое сердце, Декумий?
— Малышка Юлия. Я знал ее с малых лет. И Цезаря знал с малых лет, И Аврелию, когда ей было всего восемнадцать. Я устал от переживаний, Антоний! И больше ничего этого не хочу!