По воле твоей. Всеволод Большое Гнездо
Шрифт:
Зачем? Он еще сам не знал. Надеялся, что, собрав возле себя послушных князей, почувствовав свое старшинство, увидев их готовность повиноваться, сразу забудет душевный страх. А тогда, может, придет решение — что делать. Он все-таки великий князь Киевский, и его предназначение — совершать великие дела.
Нельзя сказать, что князья мгновенно откликнулись на его зов. Несколько дней просидел Святослав а Карачеве, пока не приехали все трое — все его нынешнее воинство: угрюмый Ярослав, схожие между собой Всеволод и Игорь Святославичи. Было видно, что они озадачены, и это разозлило Святослава. Уже похоронили меня, подумал он. Но гнев свой показывать, конечно, было ни к чему. Следовало быть спокойным и повелительным,
Ну что же, подумал Святослав, Глебовичи так Глебовичи. Он поглядел на Игоря и Всеволода и увидел, что они не очень-то обрадовались новой возможности побить удалых сынов Глебовых.
— Князь Игорь! Князь Всеволод! Вы что скажете? — спросил Святослав.
После некоторого молчания и переглядывания Всеволод ответил за обоих.
— Рязанских побить — дело хорошее, великий княже, — сказал он. — Да только они ведь под владимирским князем ходят.
— Что с того? — озлился Святослав. — Они пусть ходят, а мы не будем. Нам обиду нанесли, а владимирский князь тут ни при чем!
Но Святославичи так не думали.
— Здесь дело непростое, великий княже, — сказал Игорь. — Как бы нам большой беды на себя не накликать.
— Глебовичей, что ли, испугался? — крикнул, не сдержавшись, Святослав. И тут же пожалел о сказанном: всем ведь все понятно, перед своими притворяться незачем. Привычка, старая привычка не говорить прямо, вилять, вынуждая других раскрываться. Что уж тут раскрывать-то?
Глебовичей я не боюсь, князь Святослав, — с излишней гордостью в голосе произнес Игорь. — А с князем Всеволодом Юрьевичем нам ссориться нельзя. — Он немного подумал, видимо желая изложить причину поубедительнее, но докончил просто: — Нам не по силам.
И Святослав понял, что как бы он ни кричал, как бы ни угрожал союзникам — да и чем грозить, седой бородой своей? — они не решатся пойти против Всеволода. Ярослав, хоть и во всем подчинялся брату, тоже не хотел ссориться с владимирским князем. К тому же Всеволод Юрьевич приходился Ярославу свояком — детей они поженили.
Так Святослав попал в весьма унизительное положение. Распустить союзников по домам, а самому возвращаться в Киев? Так сделать он не мог, стыдно. Зачем тогда собирал, да еще так спешно, скажут они. Неужели сам не мог догадаться князь Святослав? Совсем, наверное, из ума выжил, будут они говорить. И вот ради самолюбия сиди теперь в Карачеве, где даже толком помолиться нельзя — ни одной приличной церкви нет, — и дожидайся неизвестно чего. Ни начать войну, ни отменить.
Все же, чтобы был повод не отпускать князей, Святослав согласился, наступив — в который раз, Господи? — на свою гордость, написать Всеволоду Юрьевичу. Составить письмо — тоже хитрость немалая. Но в таких хитростях за долгую жизнь князь Святослав поднаторел изрядно. Пришлось назвать владимирского
Письмо было послано во Владимир, и теперь оставалось лишь ждать ответа, убивая время. Впервые князь Святослав пожалел, что непристрастен к винопитию — так и не научился за долгую жизнь топить в хмельном напитке грусть и печаль. Да и то сказать — некогда было учиться, а свою грусть с юных лет считал за лучшее топить во вражеской крови. Теперь сиди и жди — разрешит тебе мальчишка Всеволод смыть свое бесчестье кровью Глебовичей или не разрешит?
Неделя тянулась за неделей. Чтобы не скучать, ездили на ловлю звериную. Святослав не ездил: не те годы, чтобы трястись в седле, да и что толку трястись, если старческими руками и в лося не попадешь стрелой?
Уже лето перевалило за середину, когда из Владимира пришел ответ.
Великий князь Владимирский Всеволод Юрьевич писал письмо без окольных рассуждений: Глебовичи находятся под его покровительством, принадлежат ему со своими уделами и жизнью, и воевать с ними ради их наказания может только Всеволод Юрьевич. А князю Святославу великий князь Владимирский запрещает поднимать на Глебовичей руку и советует уезжать домой, в стольный город Киев.
Святослав, прочитав ответ великого князя, понял, что жизнь закончилась.
Что тут было делать? Ярослав сразу отправился в Чернигов, сославшись на множество дел. На другой день, распрощавшись со Святославом, удалились Игорь и Всеволод. К чему было и томить их целый месяц в Карачеве? С какой-то непривычной пустотой в душе Святослав думал, что ведь ему и раньше было известно, что за ответ придет из Владимира.
Он велел челяди готовиться к отъезду в Киев.
Пока люди суетились, собирая княжеский поезд, Святослав безвыходно сидел в доме посадника.
Разболелось бедро, беспокоился — сможет ли доехать до Киева? Позвал человека, тот помог снять порты. Святослав глянул: левое бедро было напухшее, а посередине опухоли налился желвак красно-синего цвета. Послать за лекарем? Но разве найдешь здесь знающего человека? Нет, видимо, это был знак: надо поскорее торопиться домой.
Когда ехали в Карачев, на всякий случай взяли с собой коня Святослава — старого спокойного жеребца, серого в яблоках, каких князь только и любил. Так и вели его в поводу рядом с княжеской повозкой: вдруг князю захочется проехать немного верхом? Но не захотелось. Теперь Святослав, поддерживаемый слугами, с трудом садясь в повозку, вновь увидел рядом этого жеребца и вдруг подумал, что это последний в его жизни конь. Мысль была такой ясной и простой, что даже не опечалила, заставила взглянуть на коня с любопытством, словно Святослав видел его впервые.
На выезде из Карачева, когда выбрались на дорогу, пришлось остановиться. По сухой дороге трясло нестерпимо, при каждой встряске боль из ноги вскидывалась вверх, била, казалось, даже в голову. Челядь и младший сын Мстислав, сопровождавший отца, были в растерянности. Как доставить князя в Киев? На коне он не ездок, в возке — тоже. Забегали сразу, испугались княжеского гнева. Но Святослав был почти равнодушен. Думал только, что, возможно, придется умереть, не доехав до любимого Киева.
Это было как последняя насмешка судьбы над ним. Лишен всего — молодости, силы, власти, а теперь вдобавок и права умереть в своем городе, под печальный звон Софии Великой, под напутствие митрополита.