По Японии
Шрифт:
Но тем не менее до конца осталось щемящее чувство. Можно сделать почти невозможное, но что бы вы, например, испытывали, глядя, как по корпусу скрипки отбивают такт тяжелые мужские ладони? Допустим даже, что делают они это виртуозно, с редким чувством ритма и темперамента. Все равно у вас останется ощущение чего-то невозможного, недопустимого, неуместного. Так было и у нас, несмотря на восхищение мастерством актера.
Наши многочисленные встречи с музыкантами и актерами были исключительно интересны. Вопрос об инструментах, например, не был частным вопросом. Надо ли создавать совсем новые инструменты, отличающиеся от старых национальных, такие инструменты, которые бы были и национальными и современными?
Вопрос о том, что старая форма не соответствует новому содержанию, — вопрос вечный, неизменный. Но, ломая старую форму, новое содержание не уходит от того неиссякаемого родника, который мы называем народностью, национальной
Мы видели и слушали в Японии ансамбли, такие, как «Дакдагс» (с большим успехом прошли их гастроли в СССР), использующие совсем не японские инструменты, и тем не менее репертуар их при всей своей современности не теряет национального колорита.
Возможности инструмента действительно могут определять диапазон тем (не всякий актер может взять от сямисэна, например, современное звучание), но актуальность тематики определяется не инструментовкой, а социальным и общественным звучанием. И можно ли делать сегодняшний день в искусстве путем полного отрицания культурного наследия нации, путем «сожжения мостов» и создания нового на совершенно пустом месте? А бескрайние потоки ревю и «шоу» производят определенное впечатление именно такой попытки.
И все же, несмотря на ощущение очень сложной обстановки в современном искусстве, общее впечатление от встреч осталось у нас оптимистичное.
Поиски путей японского искусства в современность очень трудны, но уже то хорошо, что и сейчас все эти заимствованные формы театральных зрелищ и всевозможных жанровых программ не могут удовлетворить не только публику, но во многих случаях и их создателей.
«Я сдаюсь»
Лучшие работы японского кинематографа имеют всемирную известность. Золотые призы, награды фестивалей, успех на зарубежных экранах прославили имена таких режиссеров, как Кэнди Мидзогути, Синдо Канэто, Киносита Кейскэ, Имаи Тадаси, Кабояски и Госо Хейноскэ. Их фильмы «Луна в тумане», «Голый остров», «Трагедия Японии» «Река Фуэфуки», «Харакири», «А все-таки мы живем!» по праву вошли в золотой фонд мирового искусства. Но, пожалуй, самую большую популярность приобрели фильмы Куросава. Имя этого режиссера стало синонимом всего талантливого, что есть в японской кинематографии. Куросава поставил очень много фильмов, среди них «Расёмон», принесший международный триумф Японии, «Великолепное воскресенье», «Записки живого», «Замок интриг» (на сюжет шекспировской «Леди Макбет»), «Жить», «Пьяный ангел».
Каждая из этих картин привлекает не только своей высокой интеллектуальностью, прекрасным мастерством бытописания, но и большой идейностью, которой насыщена, одухотворена работа Куросава.
Япония занимает одно из первых мест в мире по числу выпускаемых фильмов. К сожалению, не только фильмы талантливых мастеров определяют сегодняшний облик японского экрана. Около 400 фильмов — ежегодная продукция национальных киностудий. Приплюсуйте сюда голливудские фильмы, в огромном количестве идущие в японских кинотеатрах, и вы получите картину бесконечного калейдоскопа, сплошного потока кадров, который ежедневно обрушивается на зрителя. Условия, в которые поставлено искусство в мире капитала, накладывают неумолимый отпечаток на почерк писателя, на творческие поиски режиссера и актера. Немало картин, идущих в Японии, сделано по голливудскому образцу. Когда вечером загораются огни кинотеатров в Асакуса, первое, что сможет различить глаз, не сразу привыкающий к резкому переходу от густых токийских сумерек к яркому освещению улиц, — это направленные на вас буквально отовсюду дула револьверов, руки в черных перчатках, тянущиеся прямо к вашему горлу, искривленные в мучительном крике рты, тела, извивающиеся в последней предсмертной судороге. Не удивляйтесь! Эти жуткие сцены — обычная реклама идущих здесь фильмов.
То, что вы увидите в течение одного сеанса, отобьет у вас охоту смотреть «боевики», по крайней мере в ближайшие дни вы будете подальше обходить заведения с подобными рекламами. Сеанс обычно включает хронику новостей и два фильма, один — американский, а второй — японский, поэтому уже в 8 часов начинается последний сеанс. Просмотреть подряд несколько фильмов — довольно утомительное занятие. Реальный выход, которым обычно пользуются в подобной ситуации, — закрыть глаза на 20–30 минут или просто выйти в фойе. За это время вы не упустите сюжетной линии — как правило, таковой не существует; все действие — непрерывная цепь убийств, причем убийств изощренных, садистских, рассчитанных на медленное, мучительное умирание жертв. Все это подается с невероятным смакованием, с дикими криками, в сопровождении бьющей по нервам музыки. Нередко
Правда, надо отдать должное «человеколюбию» кинопродюсеров, они честно предупреждают: «Слабонервным и несовершеннолетним смотреть не рекомендуется».
Однажды, наивно полагая, что ни первое, ни второе ко мне не относится, я храбро отправилась в кино и была достойно наказана за свое легкомысленное отношение к японской предупредительности. Четыре часа я смотрела убийства и отравления, вздрагивала от душераздирающих криков, пыталась разобраться в невероятных завихрениях сюжета, хотя и знала, что это бесполезно, зато к концу просмотра мне было ясно, что еще одна-две подобные картины, и я твердо займу место в рядах первой категории, указанной в объявлении.
Исторические фильмы, в которых есть хоть какой-то сюжет, а не только цепь убийств, пользуются большим успехом, чем боевики, и идут подолгу на радость владельцам кинотеатров. На деле это псевдоисторические картины весьма невысокого художественного уровня с обилием действующих лиц и красочных массовых сцен. Больше это относится к американским историческим-фильмам, в своем путешествии по миру подолгу останавливающимся на японских экранах.
В одном из центральных кинотеатров шел фильм о Самсоне и Далиле. Прямо на площади перед зданием театра, отступя на несколько шагов от стены, стояли оба героя — фанерные гиганты. Далила в несоответствующих той далекой эпохе нейлоновых одеяниях и Самсон, опутанный цепями и сотрясающий свод из нарисованных кирпичей.
Упрямо заняв треть тротуара, они стояли почти три недели, пропуская непрерывно текущий людской поток. Я проезжала мимо каждый день и удивлялась выносливости этой пары — ни солнце, ни дождь, ни даже тайфун, пронесшийся в те дни над Токио, не смогли сломить их недюжинного упорства. Далила по-прежнему коварно улыбалась, а Самсон, напрягая могучие мускулы, пытался сбросить на головы прохожих обломки свода, не дававшего ему распрямиться.
В японских кинофильмах, как правило, больше вкуса и такта, однако одного вкуса, видимо, мало, чтобы полностью изгнать тенденции Голливуда. Гангстеров и убийц, в них иногда не меньше, чем в наихудших голливудских образцах. В одном из японских фильмов, «Мосура», великолепно снятом, с блестящими натурными и павильонными съемками, показаны массовые убийства, уничтожение целых городов, крушение цивилизации. Мифическое существо Мосура, действующее в фильме, уничтожает все подряд, убивает все, что можно убить, разрушает все, что можно разрушить. Блуждающая камера выхватывает из общего хаоса то рассыпающиеся, как кубики, этажи небоскреба, то искореженные железные скелеты фабрик и заводов. На трехсотметровой высоте начинает дрожать верхняя часть Токио-тауэр, и вслед за этим со страшным скрежетом рушатся ее железные опоры, одна за другой летят вниз окрашенные в красный цвет металлические фермы. Грохот разрушения сменяется тишиной, мертвой тишиной, на смену которой не придет шум созидания и кипение жизни. Над пустынным, мертвым Бродвеем, свисая с полуразрушенного здания, раскачивается и скрипит железная балка…
Фильмов подобного плана немало появляется в последнее время.
Японцы делят свои фильмы на несколько тематических категорий, под рубрику которых можно с известными скидками подвести любой фильм. Правда, под какую рубрику подвести «Мосура», я затрудняюсь сказать. Может, он должен относиться к боевикам со «сверхужасами», а может, к серии «гэндайгэки» — к ней относят все фильмы о современной Японии, о событиях, происходящих в наши дни.
К «гэндайгэки» принадлежит множество фильмов о молодежи. Однако социальных тем, как правило, эти картины не поднимают, тон их слезливо сентиментален. Есть и комедийные фильмы, их даже очень много. Но в большинстве случаев — это пошловатые, бездумные историйки. Очень редко встречаются произведения мастера, для которого смех — острейшее оружие. К таким редким фильмам можно отнести сделанную в 1962 году режиссером Дзэндзо Мацуяма картину «Бесцельная история» с известным комедийным актером Кэйдзи Кобаяси. Фильмы исторические, о которых речь шла выше, называются «дзидайгэки». Поскольку они в лучшем случае имеют лишь косвенное отношение к истории, в них часто вводятся сцены, характерные для других категорий — «гянгу эйга» и «чамбара» — боевики о самураях и фильмы с фехтовальными сценами. Особенно много подобных фильмов выходит из павильонов фирмы «Тоэй». Почти каждый из них несет весьма ощутимый отпечаток «вестернов». Скачки и любовные приключения перемежаются с бесконечными эффектными сражениями. Молодой самурай в течение всего действия орудует мечом. Недаром слово «гянгу» в названии «гянгу эйга» соответствует фонетической передаче звука ударющихся клинков, сабель, мечей. Среди исторических фильмов есть и такие, которые, претендуя на документальность, часто с подделкой под хронику, служат разжиганию шовинизма и националистического духа.