По законам Преисподней
Шрифт:
Зет хотел было подойти и приструнить вдовицу, но на пути его вырос огненный столб, припалив оселедец.
– Вот я и говорю, – разорялась Анте. – Во все времена муширом брали ворма серьезного, умелого в ратном деле. А вы посмотрите на этого балбеса’!
Верзила стал неловко оглядываться, сразу не поняв, о ком речь.
Анте не унималась:
– Где ж это видано, чтоб мушир с деревянной саблей ходил?! Настоящей, небось, отродясь в руках не держал!
Зет покраснел, смутился, – и чем дольше
– Саблю такую я ношу потому, что слобода у нас мирная! И оружие мне не нужно. Я и кулаком так приложить могу, что не подымешься, ты это попомни!
– Можно, можно, я скажу? – высунулся молодой ворм.
Протиснулся сквозь толпу, встал напротив Онуфрия, обращаясь к селянам.
– Мне хотя маменька строго-настрого запретила, да я молчать не могу.
Щеки одной из вормовиц, стоявшей возле колодца, вспыхнули от стыда и гнева. Будь ее воля, схватила бы сынка двумя лапами, а остальными влупила.
Но вмешаться сейчас, на глазах у демона, она не решилась. А судя по мстительно поджатым губам, – дома юного ворма ждали плюхи и колотушки.
– Мы с приятелями, – мальчишка кивнул на своих товарищей.
Те смущались, вздрагивали хвостами и прятались за спины селян.
– Поздно вечером, мы с приятелями отправились в Тетеревиную рощу.
– А чего это вы в такой поздний час шлёндрали? – задал ехидный вопрос Онуфрий. – По лавкам должны были сидеть, или родителям помогать.
– А мы и помогали, – важно ответил малец. – За селом жужлы завелись; всю сурепку нам поедят. Спят они по ночам, вот мы и пошли гнездо ихнее подпалить.
Онуфрию сказать было нечего, – в слободе такими делами, и правда, занимались обычно дети да старики.
– А гнездо это вточня за вашим-то домом, староста, – продолжал мальчишка. – Могли бы и сами усмотреть. Идем мы, все уже спят, токо у вас огонечек светится. Слышим потом, – щеколда стукнула, и с задней двери выходят существа странные, в черных плащах, масках, шляпах, – ясно, что не вормы. Мы и скумекали: что они в слободе, да в такой поздний час, делают? Уж не замыслили ли супротив Онуфрия зло какое? Подошли поближе, и видим, – вы, дяденька староста, раскланиваетесь с ними, любезничаете, чуть ли не ручки целуете.
– Ну я до ушей твоих доберусь, – пробормотал Онуфрий. – Дай срок. Расцелую, мало не покажется. Как же ты, поганец, мог видеть, коли б на забор не залез? Хулиганье беспорточное.
Селяне начали переглядываться, шушукались, кивая на старосту.
Мальчишкам врать вроде бы и незачем; но и поверить в их рассказ тоже было непросто.
Ворменок повысил голос:
– Потом двое эти дошли до избы, где пришлые жили, да и накорябали что-то на дверях и окнах. Знаки-тко загорелись да погасли, а потом еще взяли, гостюшки ваши, и, как черти, принялись скакать вокруг дома. Семь кругов сделали, – даже запыхались. На лошадей повскакали, – а кони ихние недалёко стояли, – и умчались. А вормы-то
Лицо юного ворма осветилось, словно он был праведником, идущим на костер.
– Так что ты, Онуфрий, можешь сказать своим соседям? – повторил он.
– Та ничего я не буду говорить, – отмахнулся староста от назойливого мальца. – Врете все; яблоков моих понакрали, а теперь невесть что плетете.
– Нет, нет, подождите, – заволновались селяне. – Да что это у нас происходит?
– Слушайте, вормы добрые! – засепетил Онуфрий. – Клянусь иконой Лемминга Чудотворца…
Отравленная стрела просвистела в воздухе.
Тонкое древко было вырезано из слоновьей ольхи, а наконечник светился тремя магическими глазами.
На краткий миг, она замерла возле старосты, едва ли не уперевшись ему в кадык, – затем дрогнула, медленно развернулась, – словно стрелка компаса, когда стоишь над залежами мифрила, – и понеслась прочь.
С тихим звоном растаяло заклятие бумеранга.
Каждый эльф носит с собой десяток, – вот почему у нас так мало врагов.
Не задерживаются.
– Кара небесная! – завизжали вормы.
У околицы раздался сдавленный крик.
Несколько селян, стоящих под апельсиновым дубом, с ужасом увидели на своих лицах кровь.
– Берегись! – крикнул один из них, и им на головы упал кротоглав.
Франсуаз подбежала к ним, держа в руках обнаженную дайкатану.
Но в этом уже не было необходимости.
Отравленный наконечник пробил воину горло, треугольный лук выпал из его пальцев.
– Довольны теперь? – зашипел Онуфрий. – Из-за вас пришли кротоглавы диабольские! Покайтесь, несчастные; враг грядет, убьет ваших жен и ваших червячат; а вас самих превратит в рабов.
В бессилии, он потряс сухонькими кулаками. Хотел еще на колени пасть, да немного землю погрызти, – но испугался, что сам потом не поднимется, а просить о помощи будет неловко.
Я склонился над умирающим.
Тот взглянул на меня, и ненависть мешалась с тенями смерти в его глазах.
– Ты не знаешь, эльф, Что вырвалось на свободу… Скоро от этой червивой деревеньки ничего не останется. А ты сам…
Его тело вздрогнуло, ледяные пальцы вцепились в мою ладонь.
– Хозяин придет, – прошептал кротоглав. – Никому не будет пощады.
Он замолчал.
Тонкая струйка крови брызнула из его рта.
Онуфрий, бледный от ужаса, подскочил ко мне, склонился над кротоглавом и попытался его встряхнуть.
– О великий Лемур, – воскликнул староста. – Он что-нибудь успел сказать?
Никто ему не ответил; вормы были слишком испуганы.
Повторить последние слова умирающего, – все равно, что испить вместе с ним Чашу смерти.