По законам железных людей
Шрифт:
— Повязан, говоришь? — Гото ухмыльнулся. — Это верно. Но Кавакита переусердствовал. Он метит одновременно в несколько целей. То, что написано в этой газетенке — вранье, но…
— Так значит, сэнсэй…
— Значит, что к этому грязному делу я не имею отношения. Это Кавакита организовал сделку через одного малайца — некоего Чэна. И все у них было бы шито–крыто, но вот беда — газеты пронюхали… Приступая к афере, Кавакита воспользовался моим именем. Чэн считал меня своим партнером, не знал, что имеет дело с подставкой — с тем самым типом, которого мы отправили купаться. Не удивлюсь, если Чэн нужен
— Сэнсэй, вы это знаете и…
— Пускай порезвится.
Мои объяснения мотивов убийств, начиная с Игата Такити, старик принял с недоверием. Возможно, уголовная сторона происшествий для него не имела того значения, как для меня. Может быть, ему приходилось самому использовать полицию и он знал ей цену. Но инцидент в отеле, связанный с Йоко, он попросил изложить со всеми подробностями.
— Так ты полагаешь, что с ней… так поступили из–за дневника ее отца?
— Уверен. И вся провокация — выставить меня замешанным в убийстве Йоко — продолжение этой охоты за дневником. Такити своим шантажом выпустил джинна из бутылки. Чтобы обезвредить бумаги, Кавакита принялся за уничтожение людей. Он еще не знает, что жива мать Такити и Йоко…
— Ты так считаешь? — с неожиданной улыбкой посмотрел, на меня Гото.
Его улыбка давала понять, что он–то другого мнения, однако я не стал спорить. Он постучал костяшками пальцев по столу, пришла женщина с подносом, Я взял чашку чаю.
— Достойно сожаления, — как бы пробуя слова на вкус, задумчиво произнес Гото. — История, достойная сожаления.
Я глядел на него и не понимал, о чем он. С ним происходило что–то ужасное. На лицо как–будто наползла маска. Одни губы шевелились, пытались сопротивляться.
— Твое… твоя… молодость, — все, что я мог разобрать. Глаза обессмыслились, изо рта показалась слюна. Он откинулся на спинку кресла.
На мой крик прибежали.
Через полчаса на виллу прибыл врач. А еще немного погодя я ехал на автомобиле на станцию.
— Как себя чувствует сэнсэй?
— Доктор считает, что состояние не вызывает опасений. Господин сегодня утомился. Сами видите — день такой…
Но я знал, что это — удар. Повторный инсульт. Выживет ли Гото. А если выживет, сумеет ли сохранить влияние, которым обладал десятилетия? Я благодарен старику. Не только за свое спасение. Он открыл мне разницу между ним и Кавакита. У последнего нет своего водопада в жизни. Но оба ведут себя как вершители человеческих судеб. Гото сказал мне о божественном промысле. Но разве он унес Йоко? Нет, мир наполнен марионетками, готовыми к выполнению чужой воли. Если не убить, то донести. Если не донести, то промолчать. А за спиной у них — вершители. А кто я в этом мире?
Под стук колес думается о разном. На вокзале Уэно я был в половине двенадцатого. Телефонный звонок к Симанэ. Он оказался дома.
— Я тебя искал. Но мне в редакции сказали, что ты в командировке.
— Был. Что–нибудь случилось?
— Как тебе сказать… в общем, отыскался убийца.
— Кого?
— Твоей невесты. Было сообщение полиции Синагава. Это сделал малаец.
— Чэн?
— Ты его знаешь? Откуда?
Значит, Чэн. Теперь я думал только об этом. Я задавал вопросы Симанэ и отвечал на его, а сам лихорадочно сопоставлял, прикидывал
Убил не Чэн. Он делец, махинатор. Убили «сынки» Кавакита. Откуда могла возникнуть идея об отождествлении отпечатков? С потолка? И какая неприкосновенность может быть для убийцы? Нашли и спровадили домой. Интересно, кто из полицейских чинов провожал Чэна в аэропорте? Я мог опровергнуть все. Кроме одного. Но сейчас это поздно и ни к чему.
Ты меня слышишь? — кричал в трубку Симаиэ. — Не буду тебя утешать. Мне хотелось бы чем–нибудь помочь тебе. Ты меня слышишь?
Слышу, — наконец ответил я. — У меня к тебе единственная просьба — надень наручники на настоящего преступника.
4
В особняке Гото телефон не отвечал. Это означало одно — Каёко дома. Парадные ворота были закрыты, но сквозь решетку было видно, что перед домом стоит большой автомобиль. Я перемахнул через ограду и позвонил с черного хода. К двери подошла она. Я назвал себя. Дверь приоткрылась.
— В такое время? Но это же неприлично.
— Я вам звонил. Несколько раз.
— Я слышала.
— У вас кто–то есть?
— О таком не спрашивают. Подумайте, который сейчас час! Если вы хотели мне сообщить о малайце, я это слышала по телевизору. Я пойду, извините!
— Нет. Вы знаете, где я был сегодня?
— Увы, мне не обо всем докладывают.
– -Я был в одной горной хижине неподалеку от водопада Гёдзя–но Такэ.
— Тише, нельзя так громко, — прошептала она. — Ну и что?
Мне вдруг стало ясно. Я как–то упустил, что мы живем в век налаженной коммуникации.
— Так кто же у вас? — спросил я ее.
— Никого.
— Не означает ли это, что Кавакита Канъитиро для вас — никто?
— Тише, умоляю вас!
— Впустите меня. Я хочу договорить с ним,
— Нет. Только не это.
— Он враг. Враг ваших детей. И вы это знаете. Зачем он пришел к вам?
— Все не так просто.
— Так говорят, когда хотят уклониться от прямого ответа. Зачем он здесь?
— Он пришел просить моего посредничества для встречи с Гото.
— Ах, вот оно что! И что же он обещает?
— Он согласен отойти от политики.
— И вы поверили ему?
— Он знает, кто такой Гото.
— А дневник вашего мужа?
— Откуда вам известно о дневнике?
— Я его читал и знаю: если ему дать ход, Кавакита и без своего обещания может с политикой распроститься навсегда.
— Это моя вина. Я не должна была передавать его Такити,
— Когда вы ему его передали?
— За месяц до… смерти.
— Он здесь бывал?
— Бывал.
— И за сколько Кавакита согласен купить его?
— Вы и об этом знаете?
— Догадался.
— Разговора о цене не было. Впрочем, я не знаю, где он — этот злосчастный дневник.
— В сейфе банка Тосай–гинко. Теперь вы — его наследница и вправе поступить с ним как хотите.