По замкнутому кругу

Михайлов Виктор Семенович

Они помолчали.

Окинув взглядом сервировку банкетного столика, Лоран спросил:

— Будет третий?

— Я пригласила свою переводчицу Сухаревскую. Алла опаздывает, считая, что у нас есть о чем поговорить. Вот и она…

Раздался стук в дверь.

— Войдите!

Положив на стул портфель, Сухаревская поздоровалась с гостем.

— Простите за опоздание, пришлось забежать в читальный зал.

— Алла, позвоните, пожалуйста, на этаж. Можно подавать закуску, — распорядилась Луиза.

Сухаревская занялась телефоном, а внимание Лорана привлекла картина, стоящая

на тумбочке. Писанная в манере художников-миниатюристов, картина была подписана: «И. Фотiев», и датирована 1896 годом. Две березки, меж ними качели. Домик в три окошка. Рамы распахнуты, занавески выпростаны сквозняком. На подоконниках в буйном цвету белые и красные герани.

Через плечо Лорана вместе с ним полотно рассматривала и Луиза.

— Тебе живопись сродни. Не правда ли, хорошо?

— Очень выписано, жестковато, но ничего не скажешь, профессионально.

К ним подошла Сухаревская.

— Вот купили мы эту картину нехорошо. До сих пор не могу себе простить, что дала согласие…

— Ничего страшного. Мой духовник, прелат Штаудэ, просил меня привезти нечто подобное — домик, герани на окнах, березки. Он родился здесь, на Волге, в Покровской слободе, и ему запомнился пейзаж детства…

— Прелат Штаудэ? — переспросил Лоран.

— Я забыла. Ты же его знаешь по Берну.

— Знаю. Штаудэ я знаю.

В номер вошел Ваныш с закуской на подносе.

Ели молча. Разговор не вязался. Слишком много прошло времени со дня их последней встречи.

Когда Лоран поднялся, сказав, что торопится, Луиза его не удерживала.

— Пожалуй, я пойду тоже. — Алла объяснила: — В восемь тридцать у меня урок.

Выйдя на улицу, Сухаревская и Лоран невольно остановились друг против друга.

— Вы, Алла, сказали, что эта картина нехорошо попала к вам в руки. Что вы имели в виду? — спросил Лоран.

— Только то, что сказала. Пойдемте посидим где-нибудь. Здесь за углом сквер. Я так набегалась за день… — Энергично размахивая портфелем, Сухаревская пошла вперед.

— Я слушаю вас, — напомнил Лоран, когда они расположились на садовой скамейке.

— Мне понравилась Луиза Вейзель своей искренностью и объективностью суждений. Почувствовав мое расположение, она стала доверчивее и обратилась ко мне с просьбой: помочь ей купить русский пейзаж, на котором были бы изображены березки, дом, цветы на подоконниках. Ее просьба меня удивила. Вейзель объяснила: у Штаудэ она венчалась, Штаудэ крестил ее ребенка, и, несмотря на то что их старый духовник стал прелатом кантона, он не забывает ее семью. Узнав, что Луиза по поручению газеты едет в Россию, прелат просил ее купить русский пейзаж, похожий на знакомый ему с детства вид из окна дома…

— …Мы с этим гражданином зашли в парадное соседнего дома..

— Сентиментально, но похоже на истину, — заметил Лоран. — Что же дальше? Вы купили пейзаж?

— Купили, но при не совсем обычных обстоятельствах.

В десятке комиссионных магазинов мы не нашли ничего подходящего. В магазине антикварии на Арбате к нам подошел человек и предложил купить у него картину. Не возлагая больших надежд, мы с этим гражданином зашли в парадное соседнего дома. Здесь мы увидели картину, на которой было изображено все то, что было нужно чувствительному прелату Штаудэ. Пейзаж стоил пятьсот рублей. Вейзель хотела сейчас же заплатить деньги, но я удержала ее, сказав, что в нашей стране не принято делать подобные покупки у частного лица. Гражданин объяснил, что хотел отдать картину в магазин, но ее оценили в триста рублей. Он согласен сдать пейзаж, но при условии, если ему оплатят разницу. Мы вернулись в магазин, гражданин сдал картину на комиссию, пейзаж действительно оценили в триста рублей. Вейзель оплатила покупку, попросила завернуть ее, затем вышла с этим гражданином на улицу и вручила ему в моем присутствии остальные деньги.

— Что вас тогда насторожило?

— Мне показалось, что гражданин очень уверенно подошел к нам, словно знал, что пейзаж надо предложить именно нам. Позже я успокоила себя мыслью, что он мог слышать, как я, по поручению Вейзель, обращалась к продавцу с просьбой показать нам пейзаж с березками.

— Много бы я дал, чтобы с кем-нибудь посоветоваться! — сказал Лоран, ударив кулаком по коленке.

— Вам кажется, это серьезно? — спросила она.

— Очень. Я знаю Штаудэ, и мне есть чем дополнить историю картины. У вас, Алла, нет подходящего человека?

— В одной из клинических больниц я веду кружок французского языка. Среди моих слушателей заведующая отделением Ксения Никитина, ее муж… Словом, я с ним знакома.

— Вы бывали у них в доме? — заинтересовался Лоран.

— Да. — Она взглянула на часы. — Девятый час. Пойдемте позвоним из автомата.

Возле метро «Площадь Революции» была свободная кабина. Сухаревская по записной книжке набрала номер. Лоран услышал щелчок, кто-то снял трубку. После краткой, но оживленной беседы Алла вышла из кабины.

— Нас ждут. Правда, Федора Степановича еще нет дома, но с минуты на минуту он должен быть…

— Удобно это? — спросил Лоран.

Алла не ответила — к метро подъехало такси, пассажиры вышли, и зеленый глазок не успел моргнуть, как девушка уже сидела рядом с водителем. Лоран занял место сзади, и машина свернула в Театральный проезд.

Дверь на четвертом этаже дома по Рождественскому бульвару открыла Ксения Николаевна.

— Федор Степанович, — здороваясь, сказала она, — полощется в ванне. Пока пройдите в рабочую комнату.

Это был кабинет. Стеллажи, много книг, в том числе иностранной литературы на немецком, английском и французском языках. Бодлер и Александр Дюма, Верхарн и Дени Дидро. Книги по юридическим вопросам, медицине и криминалистике. У окна, примкнутые друг к другу, два письменных стола: на одном из них многочисленные записки, толстые фолианты книг с закладками; другой же пуст, шариковая ручка и открытый блокнот на чистом листе.

— Я себя неловко чувствую, — осматриваясь, сказал Лоран, когда они остались одни.