По запутанному следу: Повести и рассказы о сотрудниках уголовного розыска

Хруцкий Эдуард Анатольевич

— Не надо нам ничего наливать, — сказал Корнилов. — К вам много таких… — он хотел сказать «молокососов», но сдержался, — таких молодых людей ходит?

— Да, вы знаете, вечером здесь яблоку негде упасть. Очередь стоит. — Барменша стала словоохотливой. Наверное, думала загладить свою оплошность с джином. — И что меня поражает — девчонок молодых много. Такие пигалицы. Пьют коктейли, курят… И так — чуть ли не каждый день. Я же вижу. А ведь все это больших денег стоит, — она кивнула на ряды бутылок с ликером и коньяками, красовавшихся на полке. — Самый дешевый коктейль — рубль сорок. Откуда такие деньги?

«У

кого откуда, — подумал Корнилов, скользнув взглядом по ее тяжелым золотым сережкам и резному, с чернью, перстню. — Для человека нечестного и коктейли, наверное, дело прибыльное».

— А что за народ ходит?

— Все больше студенты…

Корнилов поднялся:

— Получите с нас…

На улице Алабин спросил подполковника:

— Игорь Васильевич, а не надо было с этим Жоржиком поближе познакомиться?

— Сейчас нам на него нечего время терять. А ребятам из Дзержинского райотдела я задание дам. Пусть завтра займутся. По опыту знаю — настоящий бандюга так афишировать свое благосостояние не будет. Виктор, видать, на чаевых созрел. Да еще спекулирует по мелочам. Ничего, он от нас не уйдет.

7

В восемь часов Корнилов достал из стенного шкафа старенькую серую кепку и прорезиненный плащ. Кепку эту он держал для особых случаев, и когда ехал на задержание или еще на какие ответственные дела, то всегда надевал. Примета не примета, а надевал всегда. Даже зимой, если мороз был не очень сильный.

Постояв в нерешительности у сейфа, он подумал: брать или не брать пистолет? Решил брать. И вдруг у него мелькнула мысль, которой он сам удивился: «А если меня этот кретин ухлопает? Вот уж не ко времени! Только у нас с Олей все заладилось…»

Раньше, даже в самых трудных переделках, Корнилов никогда не думал о смерти.

Он усмехнулся и попытался отогнать эту мысль, но она не уходила. И, уже идя по длинному коридору управления, Игорь Васильевич подумал опять об Оле и о себе. И о том, случись что, — какой удар был бы для нее!

У спуска к воде, напротив Летнего сада, бушевала Нева. Волны выплескивались на набережную прямо под колеса машин. В кромешной тьме, где-то на середине реки, за пеленой дождя, быстро двигались огоньки — красный и белый. Наверное, шел буксир.

Машину Корнилов оставил на Среднем проспекте, рядом с Тучковым переулком. Огромные, в два обхвата, тополя на бульварчике глухо гудели от шквального ветра. Летели на землю сухие сучья, кружилась пожухлая листва. Неоновая лампа одного из фонарей, спрятавшаяся высоко в ветвях, то гасла, но вновь загоралась и, долго мигая, суховато потрескивала. Бульварчик был пуст, редкие прохожие виднелись в стороне Съездовской линии. Игорь Васильевич поплотнее натянул кепку и поежился. Осенью от промозглого, холодного воздуха даже теплая одежда спасти не могла, а не то что тоненький плащ. Корнилов пошел по переулку и свернул в ворота дома семнадцать. Лампочка в подворотне не горела. Это могло быть случайностью — мало ли перегорает их в самое неудобное время! Но мог разбить и преступник. Корнилов подосадовал, что сейчас уже не проверишь, разбита ли лампочка или перегорела. Во дворе было светлее. Во многих окнах горел свет, да отбрасывали тусклые желтые круги закованные в проволочные сетки лампочки над дверями подъездов. Он не спеша пересек двор, стараясь поточнее запомнить расположение

подъездов, сарайчиков, в котором хранили свой скарб дворники, обитого старым железом гаража, где стояла инвалидная коляска одного из жильцов. Все это он видел уже не раз, но темнота преобразила двор, к ней надо было привыкнуть, чтобы потом действовать быстро и уверенно.

В правом углу двора находилась еще одна дверь, черный ход дома двенадцать по набережной Адмирала Макарова. Отсюда можно было попасть прямо к Неве. Корнилов вошел в дом и позвонил три раза у маленькой, обитой белыми рейками, двери. Ему открыл Вася Алабин.

— Проходите, товарищ подполковник, — сказал Алабин шепотом, словно кто-то мог их услышать, и пропустил Корнилова в темную прихожую.

Это была квартира дворника. Небольшая, узкая, как пенал, комната выходила на набережную, а кухня — во двор. Лучшего места для наблюдения и придумать было нельзя. Сам дворник уехал на пару дней за город, на свадьбу к дочери.

Корнилов прошелся по квартире. Постоял перед окном в кухне. Весь двор отсюда как на ладони, было видно каждого, кто шел через подворотню с Тучкова переулка. Игорь Васильевич снова подосадовал, что там не горит лампочка.

— Не знаешь, что там со светом случилось? — спросил он Алабина.

— Лампочку разбили. Я еще днем обратил внимание.

— Больше ничего подозрительного?

— Камилыч говорил, что в подвале трех сараев замки посбивали. — И показал на дверь с железным навесом в противоположной стороне двора.

— Кто такой Камилыч?

— Это дворник, товарищ подполковник. Простите, я забыл, вы ведь с ним не знакомы. Его Раис Камилыч зовут.

Они прошли в комнату. Здесь было очень душно и стоял неприятный, как и в кухне, запах пережаренной рыбы. Света не зажигали, и Корнилов больно стукнул коленку, наткнувшись на стул.

На окне висели беленькие занавесочки, и подполковник раздвинул их. Поднял шпингалеты и открыл форточку. Сильная струя свежего воздуха ворвалась в квартиру, звякнула люстра над головой.

— Ты, Василий, на кухне окно со шпингалетов сними, — сказал Игорь Васильевич Алабину. — Хотя бы с верхнего, чтобы можно было сразу на улицу выскочить.

Старший лейтенант двинулся на кухню.

— Двери не закрывайте. Если что-то интересное — свистни тихонечко.

Корнилов поставил стул в простенке между окном и стеной и сел поудобнее. Отсюда были видны часть набережной и все люди, идущие по тротуару вдоль дома. На набережной, напротив парадной, стоял большой автокран. В его кабине, Делая вид, что дремлет, дежурил Бугаев.

Сначала Корнилову показалось, что в доме стоит гробовая тишина. Потом, привыкнув к тишине, он услышал негромкие звуки рояля — за стеной кто-то неустанно барабанил «собачий вальс», повторяя его снова и снова. Откуда-то слышался приглушенный могучими стенами старинного дома детский плач.

Потом где-то поблизости громко заиграла джазовая музыка, время от времени раздавались взрывы хохота, крики.

«Гуляют, что ли?» — подумал Корнилов, прислушиваясь к напористой, ритмичной мелодии полузабытого фокстрота «Рио-рита». Он чуть-чуть высунулся из окна. Совсем рядом нависал балкон второго этажа, виднелись чугунные перила. Узкая полоска света выхватывала из темноты какие-то большие баки, эмалированное ведро, укрытое полиэтиленом.