Шрифт:
— Грейбек, натягивай штаны, у вас, сволочей, сегодня посетители!
Голос молодого надзирателя, гулко отразившись от каменных сводов, ударом гонга долбанул по барабанным перепонкам, и Фенрир, хрипло застонав, попытался закрыть болезненно чувствительные уши руками. Первые сутки после полнолуния и в прежние времена давались непросто, а сейчас, когда приходилось травиться аконитовым зельем, чтобы в звериной жажде свободы не размозжить себе голову о вековую кладку стен, он и вовсе вот уже несколько часов подряд отчаянно завидовал мёртвым.
— Да сукин ты сын! — взвыл совсем рядом с камерой надзиратель, вероятно обнаружив, наконец, кроме ожидаемого им голого зада сжавшегося на нарах Грейбека, ещё много интересного: облёванный
Повторять многократно и терпеливо ждать исполнения приказа надзиратели Азкабана не привыкли. Грейбек знал: пару секунд спустя, если не подчиниться, в спину прилетит Круцио. Новой боли совсем не хотелось (чего-чего, а этого дерьма сегодня было навалом и без магических «кнутов»), и потому, собравшись с силами, он заставил себя пошевелиться и, пусть не столь скоро, как мечталось ушлёпку по ту сторону решётки, подняться на ноги.
— Мордой к стене, ноги расставить, — удовлетворённый его покорностью надзиратель (совсем ещё щенок, судя по срывающемуся голосу) командовал уже без особой злобы. — Стой смирно… Акваменти!
Струя холодной воды врезалась в неровные камни пола позади Грейбека и окатила его волной грязных вонючих брызг. Он даже не поморщился, только уткнулся лбом в шершавую кладку стены и опустил воспалённые веки. Проклятье! Что ж так паршиво?.. Фенрир Грейбек на своём веку нечасто глотал аконитку, но готов был поклясться собственными клыками: никогда прежде его не ломало с неё так, как здесь — в Азкабане. Видимо, тратить бюджетные кнаты на качественные зелья для смертников чиновникам не хотелось…
От ударившего в спину ледяного душа перехватило дыхание и подогнулись колени. Пальцы судорожно впились в каменные выступы. Грейбек несколько раз рефлекторно хватанул ртом воздух и, до боли стиснув зубы, со свистом вдохнул.
«Помывка» заняла минуты три, но, когда молокосос в мантии надзирателя наконец решил, что чище старого оборотня ему уже не сделать, и поток иссяк, Грейбек сполз на пол полностью обессиленным. Остатки воды неторопливо устремились в находящуюся в дальнем углу камеры дыру, служащую узнику нужником. Фенрир отрешённо наблюдал за мутными ручейками, борясь с новым приступом тошноты.
— Обсыхай, — буркнул надзиратель, уничтожил изгаженный тюфяк, несколько секунд пытался издали рассмотреть, на что похожа валяющаяся комком в изголовье лежанки роба, но потом испепелил и её, проворчав: — Всяко изгваздал…
Он ушёл, вновь оставив Фенрира наедине с пронизывающим до костей холодом и не унимающейся тошнотой.
— Лестрейндж, подъём! Привести себя в порядок! — звонкий молодой голос звучал уже где-то в другом конце коридора… и Грейбеку отчаянно захотелось впиться зубами в горло его обладателю, вырвать трахею, захлебываясь, лакать бьющую фонтаном тёплую кровь…
Он сглотнул. Жажда крови в дни полнолуний становилась почти нестерпимой.
Ничего… Когда-нибудь, в день своей казни (а министерские суки однажды решат собственные насущные проблемы, и все «отложенные вердикты Визенгамота», в числе которых был и смертный приговор, вынесенный Фенриру Грейбеку, приведут в исполнение), он побалует себя ещё одним глотком вкусной человеческой крови…
Фенрир даже осклабился, в который раз в красках рисуя себе любимую фантазию.
За ним придут четверо конвоиров, как несколько месяцев назад пришли за Амикусом Кэрроу. Руки крепко стянут за спиной какими-то светящимися путами (Грейбек плохо разбирался в заклинаниях, с малых лет полагаясь исключительно на собственные клыки и когти), а возможно, его даже стреножат… Он презрительно хмыкнул: нелепые предосторожности тюремщиков всё равно ни на что не повлияют. Они выведут его из камеры и погонят к месту казни, как гонят на бойню
Дальше — вспышка боли и вечная тьма… Да. Но Грейбек верил: он успеет сделать глоток. Один глоток горячей, сладко-солёной крови… И это «воспоминание о будущем» — яркое, красочное, за полтора года обретшее запах и вкус — ныне оставалось единственным, за что цеплялось его сознание в попытке найти хоть какую-то цель существования… бессмысленного существования смертника.
Череда ежедневно исполняемых приговоров внезапно оборвалась наутро после казней Кэрроу, Макнейра и Руквуда. Ещё живым узникам тогда объявили «добрые вести»: Визенгамот принял решение на неопределённый срок приостановить показательные расправы!
Как понял Грейбек, краем уха слышавший обрывки разговоров надзирателей: на власти магической Британии надавили извне. Массовое истребление магов, многие из которых являлись чистокровными представителями древних, будто сам волшебный мир, семейств, вызвало «озабоченность всего магического сообщества». Фенрир Грейбек к чистокровным и древним, насколько он помнил, не принадлежал, но по стечению обстоятельств казнь его была назначена на следующий день после Кэрроу… и вместе со всеми прочими оказалась отложена на тот самый, будь он проклят, «неопределённый срок».
— Не радуйтесь, — зло выплюнул тогда старый, исполосованный уродливыми шрамами охранник. — Вас всё равно в живых не оставят. Не сегодня, так завтра в расход пойдёте…
И Грейбек, ни черта не смыслящий в политике, прекрасно понимал: тот прав. Отменять приговоры последователям Волдеморта никто не собирался, рано или поздно Министерство найдёт лазейки и способы. Просто вопрос времени. Времени, которое могло закончиться в любой момент, а могло тянуться вечность.
Это ежедневное, ежесекундное и многомесячное ожидание смерти довольно быстро сломало Эйвери, превратило и без того неадекватную Алекто в жалкую тварь, беспрерывно скулящую на одной ноте, заставило чистокровного волшебника Яксли по-маггловски вскрыть себе вены заточенной ложкой… Держались только братья Лестрейнджи (тихие, мрачные, но, как казалось Грейбеку, которого отделяли от их камер каких-то десять-пятнадцать ярдов, сохранившие трезвость рассудка и даже некоторое хладнокровие), Долохов (судя по русским ругательствам, периодически доносившимся с другого конца коридора, тоже не сильно изменивший себе) и он сам — Фенрир Грейбек. Но если тех троих, вероятно, спасала надежда на навязанную Визенгамоту неприкасаемость чистокровных узников, то старый оборотень, с младых ногтей не питавший иллюзий по поводу своей нужности этому миру, вынужден был спасать себя сам… И пока у него получалось.
Пацан-надзиратель вновь объявился у решётки камеры минут через двадцать. Сквозь прутья швырнул уменьшенный соломенный тюфяк на всё ещё мокрый пол, вернул ему нормальный размер и уже сверху кинул завязанную в узел чистую робу.
— Одевайся. И прибери постель, — он недовольно окинул взглядом Грейбека, по-прежнему сидящего на полу у стены. — Шевелись давай.
Фенрир тяжело поднялся и, пошатываясь, направился к валявшемуся в центре камеры тюфяку. Юнец безотчётно отступил от решётки, и Грейбек спрятал кривую ухмылку. Он знал, что серьёзно отощал на тюремных харчах, да и возраст, как ни крути, «веса» не прибавлял… Однако даже сейчас эти ничтожества с палочками его боялись.