Победа для Александры
Шрифт:
Саше всегда казалось, что большой мир и ее собственный — это две параллельные сущности, не способные соприкоснуться. А теперь она чувствовала себя раздавленной… Встреча все же произошла, внешний мир каленым железом выжег клеймо на живой ткани. Раньше все происходившее за границами Сашиной вселенной представлялось не особенно важным. В событиях из жизни страны или политики Саше не хватало ощущения какой-то правды. Часть школьных лет прошла под аккомпанемент игрушечных страстей, нудных условностей, протоколов и слов, бесконечных малосодержательных слов, льющихся изо рта Горбачева, появлявшегося на телеэкранах с утомительной регулярностью. Затем появился Ельцин, этот говорил
— Мы тоже дети оттепели, — тихо произнес профессор Раковский на одном из учебных семинаров.
Теперь Саша уже не могла вспомнить повода, по которому была сказана эта фраза. Но первокурсница поверила этой грустной улыбке больше, чем словам всех лидеров, вместе взятых. В ней сквозила горечь напрасных надежд человека другого поколения, того самого, о котором еще долго ностальгировала общественность. Молодежь шестидесятых, чьи надежды были погребены застоем.
Саша переводила взгляд с оживленных лиц однокурсников, пересыпающих речь словами «гласность», «перестройка», «демократический выбор России», на Раковского, аккуратно скрестившего под столом ноги в отглаженных брючках. И в какой-то момент она вдруг осознала — спинным мозгом, пальцами, вспотевшими ладонями прочувствовала громоздкую, казавшуюся неживой конструкцию «цикличность развития». Неуклюжая абстрактная формула ожила и превратилась во что-то пугающе реальное. Она не только имела смысл, но и предопределяла течение времени, которое казалось неуправляемым. Цикличность — это когда на смену очередной оттепели неизбежно приходят следующие заморозки. «Разгул» демократии сменяется возвратом к «сильной руке», а заканчивается все, как и прежде, сонным болотом очередного «застоя». Бесконечные качели, на которых неразумное человечество баюкает свои амбиции.
Любой цикличный процесс имеет собственный период колебаний. Взять хотя бы профессора Раковского. Настоящий умница, большой ученый и отвратительный лектор. Между переходом от одной оттепели к другой промелькнула вся профессорская жизнь, от молодости до зрелости, если не сказать, старости. Теперь он, умудренный собственным опытом, смотрит на молодежь, испытывающую чувства, так ему знакомые. Где-то между бровями и уголками его умных глаз застыла печаль, в отличие от этих радостно воркующих студентов он прошел весь виток и… поставил точку в Сашином интересе к внешним событиям. За период возврата качелей времени в исходную точку ее собственная жизнь могла проскочить незамеченной…
Саша зябко поежилась и подняла воротник пальто. Напрасно. Ледяные капли заструились по шее, холод стылыми пальцами пополз по спине. Бр-р! Вообще-то Саша считала себя человеком закаленным, она легко переносила холод, а дождь ей даже нравился… Но не сегодня.
Всего несколько часов назад друзья собрались на «Галерах».
«Какое мокрое название! — подумала Саша. — Натруженные спины, по которым щелкают бичом надсмотрщики…»
Девушка почувствовала себя вконец озябшей. Дождь уже не моросил, а нудно лил, словно у бога наверху прорвало мочевой пузырь.
Название «Галеры» прилепилось к кафе на углу Съездовской и Среднего проспекта, скорее всего, из-за круглых окошек и канатов, развешанных по стенам. Валек, Костя и Саша праздновали радостное событие. Костя сообщил неожиданную весть: впервые за долгое время
Не успели друзья пригубить по первой, как к ним направился Гришин посланец. Дела у Гриши были «на подъеме», разницу в прежнем и нынешнем своем положении удалось поднять ценой ухода в теневой бизнес. Именно Гриша по старой дружбе подбрасывал Косте и Вальку «работку», позволяя удерживаться на плаву. Ребята переглянулись. Появление посыльного означало новый «заказ». Саша, не подозревавшая о скрытой подоплеке дел, встретила «гонца» не особенно приветливо. И неудивительно. Привечать подобного субъекта — себе дороже. Щуплый, неприятного вида мужичок за тридцать, небритый, с бегающими вороватыми глазками и суетливыми руками с гадкими, словно обточенными на концах пальцами с крошечными головками ногтей, положил ручонку на Костино плечо и, похлопывая по нему, что-то зашептал.
— Грабли убери! — коротко сказал Костя, побагровев шеей, что всегда было признаком нарастающего раздражения.
Щуплый руку убрал, но продолжал шептать, приблизив подрагивающий рот к Костиному уху.
Тот с отвращением вытер ухо от слюнявого прикосновения и жестом подозвал Валька, пытающегося развлекать Сашу. Ему это не очень удавалось, так как он говорил, одновременно стараясь уловить обрывки беседы на другом конце стола, и теперь ринулся к Косте, по дороге сбросив со стола нож. Он упал на каменный пол со звуком, от которого неприятно задребезжало в ушах. Перевернулся, ударился еще раз и замер мертвой рыбешкой.
Костя наклонился к Саше и улыбнулся, думая о чем-то своем:
— Не скучай, мы по-быстрому!
Саша обеспокоенно взяла его за руку:
— Тебе обязательно идти сейчас?
Вместо ответа, Костя повернул к ней лицо, на котором застыла механическая улыбка, напоминающая натянутую на лицо зловещую маску.
Когда ребята встали, щуплый уважительно заблеял, угодливо сложился почти пополам и побежал вперед, указывая дорогу.
Саша осталась одна. Как-то вдруг она осознала, что в помещении сильно накурено, от дыма заслезились глаза, захотелось ополоснуть лицо. Девушка встала из-за стола, намереваясь пройти в дамскую комнату, но не успела сделать и пару шагов, как перед ней возникла фигура официанта.
— Оплатите, пожалуйста, счет!
Саша хотела было отмахнуться:
— Мы еще не уходим!
Но мужчина стоял стеной:
— Оплатите счет или подождите возвращения друзей за столиком!
Одной рукой официант подтолкнул Сашу, она почти упала на сиденье. Раздосадованная, она неожиданно для себя выкрикнула:
— Не толкайся, придурок! — и попыталась встать на ноги.
Официант положил руку на Сашино плечо и сильно вдавил ее в мягкое сиденье, надменно сузил глаза и прошипел:
— Сиди и не дергайся, шалава!
Саша задохнулась от возмущения. Больше всего ей хотелось вцепиться в эту жирную самодовольную халдейскую рожу или запустить в нее чем-нибудь тяжелым. Саша зашарила взглядом: неизвестно, чем закончилась бы стычка, если бы не нарисовался… Гриша. Темноволосый, осторожно принюхивающийся, в костюме странного ржавого цвета еще больше напоминающий лиса. Он не сделал ни единого движения в сторону официанта, но тот заметно увял, а затем и вовсе растворился бесследно в клубах дыма.