Победа Элинор
Шрифт:
— Не теперь, моя милая Лора, а когда-нибудь, со временем, мы, может быть, и поговорим обо всем этом, но только не теперь. Но вы, однако ж, не ответили на мой вопрос. Желаете ли вы жить в Толльдэле?
Яркий румянец покрыл щеки молодой девушки, она опустила глаза.
— Я душевно была бы рада жить с Элинор, — ответила она, но…
— Но что?
— Я не полагаю, чтоб с моей стороны было хорошо оставить мистрис Дэррелль: она очень нуждается в деньгах, которые вы платите ей за меня, я от нее слышала, что без них едва ли бы она имела достаточно средств
Лора Мэсон, говоря об этом, покраснела еще сильнее. Нотариус следил за изменением в ее лице с большим беспокойством. «Она любит этого черноокого Аполлона», — подумал он.
— Вы крайне совестливы и озабочены насчет удобств мистрис Дэррелль. Я воображал, что вы будете в восторге от мысли жить с вашей прежней подругой. Но завтра, я надеюсь, вы, верно, проведете день с Элинор?
— Без сомнения, если вы позволите.
— Я пришлю за вами мою карету, когда она отвезет меня в Сло. Прощайте.
Монктон ехал домой медленным шагом, свидание с Лорой не оставило в нем приятного впечатления. Молодая девушка, удивляясь его женитьбе, раздражила его и встревожила. Слова ее показались ему протестом против тех двадцати лет, которые отделяли его года от лет его молодой жены. Итак, в его женитьбе было нечто выходящее из ряда обыкновенного, нечто исключительное. Те люди, которые поздравляли его с такими желаниями счастья, были только светские лицемеры, которые, вероятно, смеялись исподтишка над его безумством.
Нотариус возвращался в Толльдэльский Приорат с пасмурным, озабоченным лицом.
«Лора любит Ланцелота Дэррелля, — думал он. — В своей невинной откровенности она изменила своей тайне. Очевидно, молодой человек должен быть до крайности привлекателен, когда все в него влюбляются. Я не люблю его: я не имею к нему доверия и не желал бы видеть Лору его женой».
Однако ж, вслед за тем Монктон подумал, что, взяв все в соображение, брак между его питомицей и Ланцелотом не был таким безрассудством, которое следовало отвергать без разбора. Молодой человек имел благородную наружность и не лишен был дарований. Притом он происходил от хорошего рода и имел в виду блестящие надежды. Женясь на Лоре, он мог бы отправиться в Италию и посвятить несколько лет усовершенствованию своеш таланта.
— Если это бедное дитя действительно к нему привязалось, и он отвечал на ее любовь, то стать между ними с деспотическим благоразумием было бы жестоко, — подумал Монктон. — Молодой человек, по-видимому, действительно стремится к приобретению славы на поприще художника, и если он посвятит себя этой карьере, то, конечно, ему надо будет усовершенствовать свой талант за границей.
Нотариус был занят этой последней мыслью все остальное время своего переезда домой. Когда же он проходил по каменным плитам сеней, где седла и охотничьи сапоги освещались таинственным светом, проникавшим сквозь высокие окна с гербами, он почти дошел до того убеждения, что Лора Мэсон и Ланцелот Дэррелль должны быть соединены.
Он застал
— Ты был в Гэзльуде? — спросила она.
— Да, я прямо оттуда.
— И ты видел… она внезапно замялась.
Имя Ланцелота Дэррелля уже было у нее на языке, но она остановилась вовремя, опасаясь выдать свою тайну и показать, как сильно он занимал ее мысли. Конечно, она нисколько не боялась, чтоб ее участие в его судьбе было перетолковано иначе, подобной мысли ей никогда не приходило на ум. Она только опасалась, чтобы какое-либо неосторожное слово или взгляд, не изменили ее мстительной ненависти к этому молодому человеку.
— Ты видел Лору и мистрис Дэррелль? Я полагаю, — сказала она. — Да, я видел Лору и мистрис Дэррелль, — отвечал Монктон, наблюдая за лицом жены.
Он заметил, с какой нерешительностью она задала этот вопрос. Он видел и то, что его ответ, видимо, обманул ее ожидание.
Элинор не умела скрывать своих чувств, и обманутое ожидание против ее воли выразилось у нее на лице. Она ожидала услышать что-нибудь о Ланцелотте Дэррелле и надеялась придраться по этому поводу, чтобы расспросить о нем своего мужа.
— Так ты не видел мистера Дэррелля? — спросила она после минутного молчания.
Монктон занял место против нее у открытого окна. Лучи солнца прямо падали на лицо молодой женщины, освещая каждое изменение, давая возможность подметить каждый оттенок мысли на этом выразительном лице, подвижность которого составляла главную его прелесть.
— Нет, мистер Дэррелль был в своей мастерской, я его не видал.
Затем последовала минута молчания. Элинор не знала, каким образом изложить свой вопрос, как бы приобрести посредством его какие-нибудь сведения насчет того человека, тайны которого она положила себе целью жизни вывести на свет.
— Знаешь ли, Элинор, — сказал нотариус после минутного молчания, во время которого он внимательно наблюдал за женой, — я полагаю, что я открыл тайну, относящуюся к Ланцелоту Дэрреллю.
— Тайну? — вскричала Элинор, и внезапная краска запылала на щеках ее. — Тайну! — повторила она, — ты открыл тайну?
— Да, я подозреваю, что Лора Мэсон его любит.
В лице Элинор произошла перемена. Ее лихорадочное нетерпение сменилось равнодушием.
— Только-то? — сказала она.
Она не питала большого доверия в силу любви мисс Мэсон. В сентиментальной болтовне и сообщительном восторге Лоры она находила что-то ложное. Мистрис Монк-йш была бы расположена любить Лору очень нежно после разрешения главной задачи ее жизни, когда у нее будет достаточно времени на то, чтоб любить других, и теперь романтическая страсть Лоры к молодому художнику мало ее тревожила.
«Лора так же непостоянна, как ветер, — подумала она, — Ланцелота она возненавидит, если только я скажу ей, до какой степени он низок».