Победить Наполеона. Отечественная война 1812 года
Шрифт:
Жить в стране рабов было невыносимо, тем более что сомнений не оставалось: император против воли большинства дворян не пойдёт. Значит, чтобы покончить с рабством, нужно покончить с императором? Поначалу это были только мысли, да и то чаще всего потаённые. О революции не помышляли: слишком свежи были в памяти ужасы Великой Французской революции.
Взгляды будущих декабристов изменили события в Испании. Восставший народ, в отличие от французов, никого не убивал, ничего не разрушал. Революция завершилась за восемь месяцев. Ни капли крови пролито не было. Значит, возможна и бескровная революция… Но декабристов, всех, за редким исключением, страшит возможность перерождения будущей революции в диктатуру.
Любопытно: ещё до кончины Наполеона отношение к нему в странах, когда-то им порабощённых
Декабристы очень внимательно изучали историю и Великой Французской революции, и Конвента, и Директории, и Консульства, и Империи, и, конечно же, судьбу и характер Наполеона. Никто из них не смог определить суть личности Наполеона так точно и лаконично, как сделал это Пушкин – «мятежной вольности наследник и убийца». Но понимали они сущность императора французов именно так и не могли допустить появления русского Бонапарта. А оно казалось неотвратимым: вслед за революцией практически неизбежно следует гражданская война и анархия, прекратить её, вывести страну из хаоса способна только «сильная рука». Вот тогда-то и приходит к власти диктатор, и народ, только что пытавшийся отстоять завоёванную свободу, с облегчением приветствует его.
Декабристы больше всего опасались: будущая республика, которую они построят, заплатив за это, быть может, жизнями, будет разрушена человеком, который, похитив власть, снова поработит Отечество. Так что среди них почитателей Наполеона не было.
Но это не могло примирить с императором всероссийским. Тем более что он давал всё новые поводы для возмущения. Одним из самых вопиющих событий, заставивших многих порядочных людей отвернуться от Александра Павловича, стало уничтожение одного из самых прославленных полков русской армии, Семёновского. Во время Заграничного похода не только русские офицеры были опьянены воздухом свободы. Вдохнули его и солдаты. Он пробудил чувство собственного достоинства. Труднее стало выносить варварское обращение, к которому раньше были привычны. Осознание жестокости и несправедливости рабского состояния, в которое вернулись, перейдя обратно западную границу России, делало службу ещё тяжелее и беспросветнее. Годы Отечественной войны познакомили и сблизили офицеров с солдатами, они научились уважать в подчинённых чувство собственного достоинства.
Генерал-майор Михаил Александрович Фонвизин (будущий декабрист, прошедший все этапы «гуманного» наказания от Петропавловской крепости до Читинского острога и Петровского завода не за непосредственное участие в восстании, а всего лишь за умысел) первым совершенно искоренил в своих полках телесные наказания. К тому же тратил большие суммы из собственных средств на улучшение питания, экипировки солдат, на обустройство казарм.
Одновременно с Фонвизиным отменил телесные наказания своих солдат и командир Семёновского полка генерал-майор Яков Алексеевич Потёмкин (не родственник Григория Александровича, всего лишь однофамилец). Был он человек замечательный: справедливый, великодушный, отважный. В наполеоновских войнах участвовал с 1805 года, был награждён практически всеми не только русскими, но и австрийскими, и прусскими воинскими наградами. При вступлении французов в Россию ему поручено было командование авангардом II корпуса, а потом – начальство над всей лёгкой пехотой. Так что ему одному из первых пришлось столкнуться с войсками Наполеона и участвовать во всех сражениях Отечественной войны. Он дошёл до Парижа, приняв участие в сражениях при Лютцене, Бауцене, под Кульмом и Лейпцигом.
Генерала Потёмкина называли не иначе как отцом-командиром. Его распоряжение об отмене телесных наказаний с энтузиазмом поддержали все офицеры полка. Среди них было много будущих декабристов: Сергей Иванович и Матвей Иванович Муравьёвы-Апостолы, Сергей Петрович Трубецкой, Иван Дмитриевич Якушкин, Михаил Павлович Бестужев-Рюмин, Фёдор
Зато всемогущий Аракчеев видел в «реформах» Потёмкина подрыв воинской дисциплины и нежелательный пример для других командиров частей. И без особого труда добился у царя его удаления.
Это ещё одно подтверждение и двуликости, и ненадёжности Александра Павловича. Он отлично знал Потёмкина (во время военных действий во Франции тот был его генерал-адъютантом), знал, как любят семёновцы своего командира, знал не понаслышке: сам был шефом первой («государевой») роты Семёновского полка. Да и вообще с семёновцами его связывали отношения совершенно особые: именно они несли караул в Михайловском замке в ночь убийства Павла I и беспрепятственно пропустили заговорщиков. Именно они первыми приветствовали в 1801 году нового государя. И тем не менее – Александр позволил Аракчееву себя уговорить… А ведь он отлично знал, что дружба и взаимопонимание, общность интересов, сложившиеся как у офицеров между собой, так и между офицерами и солдатами, делали Семёновский полк лучшим в российской армии.
Однако для Аракчеева это означало, что полк «разболтался», и он назначает на место Потёмкина своего любимца полковника Шварца. Это назначение преследовало одну цель – уничтожить в полку атмосферу, которую Аракчеев почитал для российской армии недопустимой.
Якова Александровича Потёмкина перевели в Рязань. Вроде бы – с повышением. На самом деле – подальше от столицы и от его «отравленных» духом свободы подчинённых. Но генерал упорно продолжал носить семёновскую форму. В ней он изображён и на портрете в Военной галерее Зимнего дворца…
А полковник Шварц довольно быстро выполнил задачу, которая перед ним (не официально, избави Бог!) стояла. Его жестокость, грубость, пренебрежение человеческим достоинством солдат привели к акции протеста, поименованной в те времена бунтом. За отказ повиноваться командиру полка первая рота была отправлена в Петропавловскую крепость. Восставшие не сопротивлялись – были уверены в своей правоте и надеялись, что сидеть в крепости им недолго: государь разберётся, их повелит освободить, а изверга Шварца – наказать…
А государь был разгневан. Более того – всерьёз напуган. Он подозревал, что восстание семёновцев организовали члены тайного общества. Хотя люди, трезво оценивавшие события, подозрения в заговоре (которого и в самом деле не было) решительно отвергали.
За судьбой семёновцев следила вся столица и, надо отдать должное людям из разных слоёв общества, почти все сочувствовали солдатам. И большинство, как и сами семёновцы, верили: государь разберётся по справедливости.
А решение императора было таким: из восьмисот двух привлечённых к ответственности солдат наказать шпицрутенами около шестисот человек. Каждого десятого из двухсот шестнадцати бить ещё и плетьми. Восемь солдат прогнать по шесть раз сквозь строй через батальон. Остальным присутствовать при наказании товарищей, которое на самом деле было не чем иным, как самым жестоким видом смертной казни. После этого полк раскассировать, всех солдат и офицеров разослать по разным армейским (не гвардейским) полкам. Этот приговор вызвал ужас. В справедливость и милосердие царя верить становилось всё труднее…
Понятно, что «семёновская история» не прибавила любви к императору. Вот как описывает Филипп Филиппович Вигель настроение тогдашней офицерской молодежи: «Раз случилось мне быть в одном обществе, где было много офицеров. Рассуждая между собою в особом углу, вдруг запели они на голос известной в самые ужасные дни революции песни богомерзкие слова её, переведенные надменным и жалким поэтом, полковником Катениным, по какому-то неудовольствию недавно оставившим службу Я их не затверживал, не записывал; но они меня так поразили, что остались у меня в памяти, и я передаю их здесь: