Победитель драконов. Дилогия
Шрифт:
— Бортник, что ли?
— Ну да. Дорофей… это.
— А где ж он сам? Пускай в глаза нам повторит. — Годимир вспомнил, какую Ярош обещал бортнику расправу в случае, если тот проговорится. «Под землей найду и на краю земли найду! И кишки вокруг дерева обмотаю…» Признаться честно, рыцарю захотелось поучаствовать. Если не самому мотать кишки, то хотя бы придержать болтуна во время наказания.
— А нетути. Это… убег.
— Убег? Так, может, понял, что набрехал по пьяному делу, и испугался? Оттого и убег.
— О-хо-хонюшки… — вздохнул
— И вот так полдня, елкина моталка, — буркнул Ярош. — Уперлись, ровно бараны.
— Ты… это… замолкни, — решительно проговорил Сбылют, ткнув в разбойника пальцем. — С тобой… это… ужо поговорили… А ты, паныч, подумай. Господь, монахи говорят, делиться велел… это…
— С тобой, что ли, старый? — едко осведомился Ярош, за что и получил тычок по ребрам от ретивого кметя в драном армяке.
— Помолчь, я сказал! — притопнул ногой дед. — Говорливый! Паныч пущай говорит.
Годимир вздохнул. Да уж, положеньице! Хитрее не придумаешь. Как же убедить мужиков, навоображавших себе невесть чего, да и одуревших от собственных выдумок.
— Скажи, Сбылют, — медленно, обдумывая слова, произнес рыцарь. — Скажи мне: зачем вам сокровища дракона?
— Дык, как это — зачем! — заорал шепелявый.
Пегаш округлил глаза, а сутулый редкобородый мужичок рядом с ним даже по лбу себя постучал — вот, дескать, дурень, а еще паныч.
— Как это зачем? — удивился и староста. — Ты… это… золотишко мне отдай, а зачем оно мне, я… это… и сам разберуся.
— Так я ж не зря спросил, — молодой человек продолжал тянуть время, словно надеясь на чудесное спасение. — Золото, оно притягивает лихих людишек. На дармовщинку, как мухи на дерьмо, знаешь сколько слетится?
— А мне… это… без разницы… Как слетятся, так и разлетятся, — решительно проговорил старик.
— Да? — Годимир прищурился. — А если тот же пан Божидар, каштелян ошмянский, со стражниками приедет? Ему ты мешок на голову не накинешь, а?
— С паном Божидаром… это… — Сбылют за словом в карман не лез. — С паном Божидаром поделюсь. Это… по справедливости.
— А ты разве не слыхал, — подал голос Ярош, — какая у панов справедливость? А? Вот елкина моталка! Он тебе и гроша ломаного не оставит.
— Ну, а если Сыдор прознает про то, что в Гнилушках кмети разбогатели? — снова встрял Годимир. — Об этом ты подумал? Как откупаться будешь?
— Было б… это… золото, — стоял на своем старик, — а откупиться… это… завсегда можно!
— Ага, обдерет вас Сыдор, как охотник зайца, — покачал головой разбойник.
— Чья б корова мычала, Бирюк! — не выдержал Пегаш. Подступил ближе, сжимая кулаки. — Не одним ли вы с Сыдором мирром мазаны?
— Вона какие слова мы знаем! — притворно восхитился Ярош. — Ты вспомни, дубинушка, когда я бедняков обирал? Было такое или нет, ответь! — Он посуровел лицом, подался вперед. — Ну?
— Ты… это… не «нукай», не запряг! —
— Во-во, к загорцам! Там таким, как вы, самое место! Ни совести, ни стыда…
В ответ легкий кивок старика, Пегаш наклонился и с размаху врезал Яроша в подбородок. Голова разбойника мотнулась, глухо стукнулась о сруб и склонилась на плечо.
«Не убил бы!» — пронеслось в голове Годимира.
— Ты… это… силушку-то соизмеряй… — Сбылют, видно, подумал о том же, а потому погрозил здоровяку-кметю пальцем. — О-хо-хонюшки… Ровно дети малые… Ну, ладушки… Пока Бирюк отдыхает, ты мне, паныч, скажи… это… согласен ли показать, где золото спрятано?
— Эх, мужики! — Рыцарь напрягся, в который уже раз пробуя на прочность веревки и узлы. — Дали бы мне волю, я вас и без меча по ближним лесам разогнал бы!
— Эх, паныч, паныч… — вздохнул дед. — Я ж к тебе по-хорошему… А ты… Вот все вы… это… паны, такие. О-хо-хонюшки… Макните-ка его, мужики… — Староста махнул рукой и отвернулся.
Не успел Годимир сообразить, что же старый имел в виду, как его подхватили под локти, поставили на ноги, что-то прицепили за веревки, обмотанные вокруг тела.
— Навались, мужики! — крякнул Пегаш.
Словинец почувствовал, что взлетает над землей.
«Умом бы не тронуться… Что это я, словно в «Деяниях Господа»?»
Ответ пришел быстро, едва под ногами раскрылся черный зев колодца. Словно пасть голодного чудища. Вроде бы, писал Абил ибн Мошша Гар-Рашан, водятся оные в пустыне, что далеко к югу от Басурмани. Роют огромные ямы в песке, а сами укрываются от палящего солнца на дне и ждут. Ждут неделями и месяцами без воды и пищи, неподвижность сохраняя, пока живое существо не ступит на край ямы. Тогда песок под ногами невольной жертвы начинает оседать, и она скатывается по крутому склону прямиком в пасть монстра, который живое еще тело заглатывает и тем самым насыщается на недели и месяцы. Читал эти строки Годимир давно, еще года два назад. Он ведь не собирался в пустыни, а значит, и звери тамошние ему без интереса были. А вот, поди ж ты, вспомнился вдруг! Тьфу ты! Тут, может, последние мгновения жизни, надо бы Господу помолиться, а он о чем рассуждать вздумал? Вот, значит, как его уморить кмети решили. За крюк журавля привязали и сейчас в воду-то и опустят.
Колодец медленно двинулся навстречу.
Ни одна молитва почему-то на ум не шла.
Сырость и прохлада. Даже приятно.
Не то, чтобы нынешнее лето изнуряло жарой. Скорее, наоборот — дожди да слякоть. Но после утренней схватки с рыжим королевичем, тряске в седле едва ли не половину дня да недавней потасовки Годимир впитывал влагу, как комок сухого мха. Дотянуться бы еще и губами до воды…
— Колодец испоганить не боитесь, мужики? — долетел сверху насмешливый голос Яроша.
— Дык, чего ему сделается? — удивился кто-то из кметей.