Победитель остается один

Коэльо Пауло

Все трое проходят через сад, где подавали аперитивы, сейчас почти неузнаваемо преображенный: когда гости спустятся, они обнаружат танцпол со специальными светильниками, расставленные там и сям кресла и по углам – множество маленьких баров с бесплатной выпивкой.

Игорь, не говоря ни слова, идет первым. За ним, так же молча, следует Ева, а Хамид замыкает шествие. Выход на лестницу, выводящую на пляж, закрыт маленькой железной дверью, отворить которую не составляет труда. Игорь хочет пропустить супругов вперед, Ева отказывается. Русский, не выказывая замешательства, начинает долгий спуск по бесчисленным ступеням, идущим к морю, которое рокочет где-то

далеко внизу. Он знает: Хамид не струсит. До той минуты, пока они не встретились на этом ужине, тот представлялся ему бессовестным и циничным кутюрье, способным обольстить замужнюю женщину и умело играть на чужой суетности. Но сейчас он почти восхищается им. Да, это настоящий мужчина, который пойдет до конца ради того, что считает важным, хотя Игорь понимает: у Евы нет и тысячной доли таланта той актрисы, что была с ними. Она совсем не умеет играть, и он чувствует, как испарина страха проступает на ее теле. И знает: она лихорадочно обдумывает сейчас, как и кого позвать на помощь.

Но вот и пляж. Игорь проходит в дальний конец, опускается на песок. Просит их сделать то же. Он знает: как ни силен страх Евы, ее не оставляют и другие мысли: «Платье изомнется, туфли испачкаются». Но она покорно садится рядом. Хамид просит чуть подвинуться, освободить место ему. Ева будто не слышит.

Он не настаивает. И вот все трое, словно старые добрые друзья, вышедшие к морю поглядеть на новорожденный месяц, найти миг мира и покоя, сидят здесь, будто набираясь сил перед тем, как вновь подняться в грохочущий ад дискотеки.

Хамид обещает себе: десять минут, не больше, – срок достаточный для того, чтобы русский успел высказать все, что накипело, облегчить душу, излить гнев – и уйти туда, откуда пришел. Если же полезет драться, дело его плохо – Хамид крепче и, вероятно, сильнее физически, а кроме того, бедуины еще в детстве обучили его стремительно и точно реагировать на любую угрозу. Он не захотел устраивать стычку за ужином, но русский может не обольщаться – Хамид готов ко всему.

Потом, когда поднимутся в зал, он извинится перед хозяином, объяснит, что инцидент исчерпан, благо может быть с ним откровенен: скажет, что появился без предупреждения бывший муж Евы, и пришлось вывести его, пока не натворил чего-нибудь. Если к этому моменту русский не уйдет, он позовет одного из своих охранников и прикажет удалить отсюда – даже если ты богат и владеешь крупнейшей компанией сотовой связи, вести себя надо как подобает.

– Ты предавала меня. Не только два года, которые провела с этим человеком… Ты предавала меня все то время, что мы были вместе.

Ева не отвечает.

– Что ты готов сделать, чтобы остаться с этой женщиной?

Хамид раздумывает, надо ли ему отвечать на этот вопрос: Ева – не товар, торговаться за нее он не станет.

– Поставь вопрос иначе.

– Прекрасно. Ты отдашь за нее жизнь?

Глаза этого человека источают чистейшее зло. Если даже русский успел прихватить из ресторана нож (Хамид не обратил на это внимания, хотя обязан был предусмотреть все варианты), его легко можно будет обезоружить… Нет, он не отдаст жизнь ни за кого, кроме Аллаха и вождя своего племени. Однако надо что-то сказать.

– Я буду драться за нее. И думаю, что в самом крайнем случае смогу и умереть за нее.

Ева, не выдерживая больше напряжения, хочет высказать все, что знает о человеке, находящемся сейчас справа от нее. Она уверена: он уже совершил преступление, уже покончил с мечтой, которую ее новый избранник вынашивал столько лет.

– Давай вернемся.

Это значит: «Пожалуйста, послушай меня – надо немедленно уйти отсюда. Ты разговариваешь с душевнобольным».

Игорь

словно и не слышит:

– Ты сказал, что готов убить ради нее. Значит, готов и сам умереть?

– Если бы я вступил в бой и проиграл, то, наверное, да.

– Пойдем, пойдем… – просит Ева.

Но самолюбие Хамида задето – он не может покинуть поле боя как трус. Начинается древний как мир ритуал брачной игры-схватки, где решается, кому владеть самкой.

– С тех пор как ты ушла, я никогда уже не был таким, как прежде, – говорит Игорь так, словно он тут на пляже один. – Мой бизнес процветал. Днем мне удавалось сохранять самообладание, но по ночам наваливалось беспросветное отчаяние. Я утратил какую-то частицу самого себя и не смог восстановить ее. А думал, что, приехав в Канны, – смогу. Но теперь, здесь и сейчас, ясно вижу – нет, ни воскресить, ни заменить нельзя. Я никогда не вернусь к тебе, даже если будешь валяться у меня в ногах, вымаливая прощение и грозя самоубийством.

Ева переводит дух. По крайней мере обойдется без драки.

– Ты не понимала моих сообщений. Я говорил, что способен уничтожить мир, а ты не видела этого. А если видела, то не верила. А что это такое – «уничтожить мир»?

Сунув руку в карман, он вынимает оттуда маленький пистолет. Но не наводит его ни на кого, продолжая смотреть на море, на месяц. Хамид чувствует, что кровь быстрее струится в жилах – либо этот человек задумал напугать и унизить их, либо сейчас начнется смертельная схватка. Здесь? Прямо на этом гала-вечере? Зная, что его схватят, как только он поднимется в отель? Не может же он быть до такой степени безумным – иначе не достиг бы того, что достиг.

Ну, хватит абстракций. Хамид – тренированный и обученный боец, умеющий защищаться и нападать. И понимает, что надо стоять совершенно неподвижно, потому что тот, другой, хоть и не смотрит на него, чутко фиксирует малейшее движение.

Но глаза его отмечают: на пляже никого нет. Сверху доносятся первые звуки музыки: оркестр настраивает инструменты, готовясь к безудержному веселью на всю ночь. Хамид ни о чем не думает – его учили действовать инстинктивно, отключив сознание.

Между ним и русским, оцепенев при виде оружия, сидит Ева. И ничего сделать нельзя, потому что если дернешься – он выстрелит, а она – на линии огня.

Но может быть, его первое предположение было верным? И русский хочет лишь напугать их? Выставить его трусом. Опозорить. Если бы и вправду собирался стрелять, едва ли держал бы пистолет так небрежно и расслабленно. Надо завести с ним разговор, отвлекая его и одновременно отыскивая выход из положения…

– Как это – «уничтожить мир»? – спрашивает Хамид.

– Для этого надо оборвать одну-единственную жизнь. И вселенная кончится. Перестанет существовать все, что видел этот человек, все, что ощущал и чувствовал, исчезнет все то доброе и злое, что пересекало его путь, сгинут все мечты, надежды, победы и поражения. И вообще все. В детстве мы заучивали в школе отрывок текста, и я лишь потом узнал, кто его автор: «Когда море, что раскинулось перед нами, унесет в свои пучины хоть одну малую песчинку, мы этого, разумеется, не заметим, ибо это всего лишь песчинка, но европейский континент станет меньше…»

Он замолкает на миг. Доносящийся сверху шум начинает раздражать его – тихий рокот волн внес было умиротворение в его душу, готовую насладиться этой минутой так, как она того заслуживает. Густобровый ангел наблюдает за всем этим и доволен тем, что видит.

– Мы учили это наизусть, чтобы понять: мы ответственны за идеальное, иначе говоря, коммунистическое общество, – продолжает Игорь. – Где все люди братья. На самом же деле один присматривал за другим, следил за ним и доносил на него.