Победитель остается один
Шрифт:
Им вновь овладевает раздумчивое спокойствие.
– Я плохо слышу тебя, – говорит Хамид, понимая, что это может послужить предлогом шевельнуться.
– Да нет, тебе все отлично слышно. Разумеется, ты знаешь, что у меня в руке пистолет, и хочешь придвинуться поближе и попробовать отнять его… И сейчас пытаешься просто отвлечь меня, пока думаешь, как выйти из положения. Будь добр, не шевелись. Момент еще не пришел.
– Игорь, давай забудем все, – произносит Ева по-русски. – Я люблю тебя. Я готова уйти с тобой.
– Говори по-английски. Твой муж должен все
Да, он все поймет. И когда-нибудь скажет ему за это «спасибо».
– Я люблю тебя, – послушно повторяет она по-английски. – Я не получала твоих сообщений, иначе бегом прибежала бы к тебе. Я несколько раз пыталась дозвониться тебе, но – тщетно. Просила, чтобы твоя секретарша попросила перезвонить мне, но ты не звонил…
– Нет.
– А с тех пор как сегодня утром стали приходить от тебя эсэмэски, не могла дождаться часа нашей встречи. Я понятия не имела, где ты, но знала: ты меня найдешь. Знаю – ты не простишь меня, но по крайней мере позволь мне жить рядом с тобой. Я стану твоей служанкой, твоей нянькой и кухаркой, я буду заботиться о тебе и о твоей любовнице, если ты решишь завести такую. Позволь мне быть рядом – больше мне ничего не надо.
…Хамиду она все объяснит потом… Сейчас надо говорить что-нибудь – все равно что, чтобы можно было уйти отсюда, подняться в реальный мир, где есть полиция, способная стать на пути Абсолютного Зла и не дать ему снова показать свою ненависть.
– Что ж, превосходно. Мне хотелось бы верить в это. Вернее сказать – верить, что и я тебя люблю и хочу, чтобы ты вернулась. Но это не так. Я думаю, ты снова лжешь, как лгала всю жизнь.
Хамид уже не прислушивается к их разговору: мысли его далеко – он обращается к своим предкам-воинам, прося у них вдохновения и отваги для верного удара.
– Ты могла бы сказать мне, что наш брак был не таким, как мы надеялись. Мы столько создали вместе – неужели невозможно было отыскать решение? Всегда есть способ впустить в свой дом счастье, но для этого нужно, чтобы оба супруга отдавали себе отчет в том, что есть какое-то неблагополучие. Я выслушал бы все, что ты захотела мне сказать, наш брак обрел бы радость и жар тех дней, когда мы только встретились. Но ты этого не захотела. Ты предпочла самый простой выход.
– Я всегда боялась тебя. А сейчас, когда ты с пистолетом в руке, боюсь еще больше.
От этих слов Хамид возвращается к действительности: душа его больше не парит в заоблачных высях, испрашивая совета у воинов пустыни, как ему поступить.
Она не должна была говорить этого. Зачем давать потачку врагу? Зачем обнаруживать перед ним свою слабость? Зачем показывать, что он способен внушать страх?
– Я так хотела бы однажды поужинать с тобой, – продолжает Ева. – Сказать, как одиноко мне, несмотря на все эти вечера, банкеты, драгоценности, встречи с королями и президентами. И знаешь еще что?.. Ты всегда привозил мне дорогие подарки, но ни разу не преподнес самого простого – букетика цветов.
Это становится похоже на семейную сцену.
– Поговорите, а я, пожалуй, пойду.
Игорь ничего не отвечает, но не отрывая глаз от моря, наводит
– Да, – продолжает русский, словно не слыша последней реплики. – Ты предпочла самый простой выход. Бросить меня. Ты не оставила мне никаких шансов, ты не поняла: все, что я делал, я делал из-за тебя, ради тебя и во имя тебя.
Но все равно – несмотря на все эти унижения и несправедливости, я согласился бы на все, лишь бы вернуть тебя. До сегодняшнего дня. До того часа, когда начал посылать тебе сообщения, а ты – делать вид, будто ничего не получаешь. Иными словами, даже гибелью тех, кого я приносил тебе в жертву, я не смог тронуть тебя и унять твою жажду власти и роскоши.
Отравленный киноактер, режиссер, находящийся между жизнью и смертью… – неужели он, Хамид, начинает понимать то, перед чем воображение должно бы отказывать? Он осознает и еще кое-что, гораздо более серьезное: этот русский, изливая перед ними душу, подписывает смертный приговор… Кому? Он либо покончит с собой, либо убьет их обоих, знающих теперь слишком много.
Быть может, он просто бредит? Быть может, Хамид неправильно толкует его слова? Но так или иначе – время уходит.
Он смотрит на пистолет, зажатый в руке Игоря. Малый калибр. Если пуля не попадет в ту или иную определенную точку, особого вреда не причинит. Вероятно, русский не слишком опытен в обращении с оружием, иначе выбрал бы что-нибудь более смертоносное. Купил, надо думать, первое, что предложили, сказав, что оно стреляет и может убивать.
Но почему там, наверху, опять загрохотала музыка? Неужели не понимают, что она заглушит звук выстрела? И разве заметят они разницу между этим грохотом и другим – одним из многих неестественных шумов, которые отравляют – да, вот именно, отравляют, заражают, загрязняют пространство.
…Он снова застыл в неподвижности, и это куда опаснее, чем если бы он продолжал говорить, мало-помалу изливая горечь и ненависть. Хамид снова взвешивает шансы, понимая, что действовать придется в ближайшие несколько секунд. Броситься между ним и Евой и вырвать пистолет, пока русский в нее не целится, хотя ствол и направлен ей в грудь, а палец – на спусковом крючке? Резко выбросить руки вперед – тот отпрянет от неожиданности, и Ева выйдет с линии огня? Он вскинет оружие, переводя его на Хамида, но тот будет уже вплотную к нему и сможет выкрутить кисть. Все произойдет мгновенно.
И именно в это мгновение.
Может быть, это молчание сулит надежду – русский задумался, рассосредоточился? Или это начало конца – он уже сказал все, что собирался?
Вот сейчас.
В первую долю секунды мускулы его левого бедра, предельно напрягшись, бросают его со всей стремительностью и силой в сторону Абсолютного Зла, и поверхность его тела ужимается, когда он, вытянув вперед руки, закрывает собой Еву. Секунда эта все длится, и Хамид видит ствол пистолета, наведенный прямо в лоб – русский двигается проворнее, чем он ожидал.