Победитель свое получит
Шрифт:
Анжелика не хотела сдаваться. Она неожиданно далеко оттолкнула Леху, а сама прыгнула в сторону. Бирюзовый телохранитель успел схватить ее за руку. Анжелика тоненько заверещала и укусила подоспевшего Леху в угольно-черное плечо.
– Гляди, куда льешь! – одернул Илью строгий копьеносец. – Не пялься по сторонам: этот пацаненок гнусный, который выпил, снова где-то здесь. Приглядывай за ним – Стасу из-за инструмента ни хрена ниже носа не видать. А нас камера снимает!
Аккордеонист в это время наяривал «Прощание славянки», Илья потчевал
Тем временем скандал у дверей разгорался: Анжелика сопротивлялась Лехе и рвалась на волю. Леха, искусанный уже в нескольких местах, пытался и не мог взять ее на руки, чтобы отнести в служебное помещение. К тому же Анжелика, когда Леха отрывал ее от пола, отчаянно размахивала длиннющими ногами и могла ранить каблуком кого-нибудь из покупателей. Леха беззвучно матерился. Наконец он крепко обхватил могучими руками ребра Анжелики. Та вскрикнула и поникла – очевидно, потеряла сознание.
Илья вспомнил ужасный красно-синий бок битой Изоры и сорвался с места:
– Оставь ее! Разве можно так? Ей же больно!
Он не проделал в направлении Лехи и трех шагов, когда его сбил с ног неожиданный удар сбоку.
Богатырский шлем свалился и покатился по полу, гремя, словно пустое ведро. Торговый зал «Фурора», битком набитый дегустаторами, дрогнул перед глазами Ильи, залился чем-то густо-багровым, а потом черным. Вместе со светом исчезли звуки – все, кроме сухого звона в ухе, производимого болью.
Очнулся Илья тоже от звука. Это был голос матери. Обычно очень сговорчивая, теперь она причитала отчетливо и гневно:
– Да что же это за порядки? Как он смел ударить ребенка! Вызывайте скорую!
Знакомая нашатырная вонь ударила в ноздри. Илья открыл глаза.
– Илюшенька! Как ты? Где болит?
Илья удивленно повел глазами. Над его головой простиралась безбрежная гладь потолка. Из середины потолка ледяной грудой росла хрустальная люстра немыслимых размеров. Больше ничего в мире не было.
– Вы же видите, ему нужен врач! – снова где-то далеко в стороне закричала мать.
Спокойный голос отвечал ей:
– Зачем врач, Томочка? Он глаза открыл. Он моргает. Все хорошо! Тазит совсем несильно его ударил. Я видел – я недалеко стоял.
Оказывается, где-то поблизости, за горизонтом, существовал и Алим Петрович Пичугин. Было даже слышно, как он дышит. Затем громкие шаги надвинулись с двух сторон, и две головы сомкнулись над Ильей сверху, заслонив люстру.
– Илюшенька! Сынок!
– Говорить можешь? Сесть можешь?
Илья немного поводил глазами. Затем он оперся на локти, привстал и огляделся. Он увидел себя уже без богатырских доспехов, в кабинете Алима Петровича.
Лежал Илья на том самом диване, где позавчера нашли предполагаемый труп хозяина. Персидский ковер еще не вернулся из чистки, но все прочее было на местах, включая губернаторский тазик и свежую розу в бокале.
– У ребенка сотрясение мозга, – уверенно заявила Тамара Сергеевна.
Она стояла у дивана с пузырьком нашатырного спирта. Когда Илья болел, она всегда называла его ребенком.
– Какое сотрясение? – не соглашался из своего мягкого кресла Алим Петрович. – Откуда сотрясение? Тазит несильно бил. Я видел! Поверни голову, мальчик!
Илья повернулся.
– Болит?
– Кажется, нет.
– Вот видишь, Томочка! Крепкий твой сын, удалец. Завтра будет совсем здоровый. Премию получит, да?
Илья согласно замотал гулкой головой.
– Иди, Томочка, работай! Пусть Илюшка тут полежит. Мы с ним потолкуем.
– Ему нужен врач, – не унималась Тамара Сергеевна. – Он поедет сейчас со мной в травмопункт.
– Хочешь, Илюшка, в травмопункт? – вкрадчиво спросил Алим Петрович.
Илья помотал головой отрицательно.
– Видишь, Томочка! Иди работай, – распорядился Пичугин. – У тебя отдел стоит! А мы с Илюшкой тут будем. Надо говорить! Мужской разговор.
Когда Тамара Сергеевна ушла, Алим Петрович выбрался из кресла и сел рядом с Ильей, основательно продавив мякоть дивана своим тяжелым телом.
Илья не видел шефа с того вечера, когда Изора отравила чай, и даже не знал, что Пичугин в «Фуроре».
Сегодняшний Алим Петрович не хромал, как Анжелика, и лицо у него осталось вполне симметричным, но и в нем что-то тоже изменилось. Он не то чтобы осунулся, а потемнел лицом и поскучнел. Серый его костюм был, как всегда, великолепен. Галстук в розовую и мышиную полоску мерцал на груди и тонко гармонировал со всем нарядом, включая светлые туфли, виртуозно испещренные узором из дырочек. Лишь яхонтовые глаза Алима Петровича были сегодня неспокойны и меньше искрили, а на лбу обнаружилась складочка.
– Поговорим, Илюшка, – вздохнул Алим Петрович.
Ничего хорошего эти слова не обещали. Владелец «Фурора» устроился на диване поудобнее, и от него волнами ароматов так и покатили Париж с Миланом.
– Зачем, Илюшка? – с укором спросил Алим Петрович, склонив голову. – Только не ври – все равно правду узнаю. Лучше сам скажи, зачем драться полез?
– Когда?
– Сегодня. На акции.
– Я не дрался, – ответил Илья. – Даже пальцем никого не тронул! Я, наоборот, хотел, чтоб драться перестали.
– Зачем лез? Любишь ее?
В голосе Алима Петровича была такая мука, что Илья затрясся от страха.
– Кого люблю? – еле слышно пролепетал он.
– Анжелику. Любишь ее?
– Нет.
– Тогда зачем сейчас весь красный стал?
– Я просто не понял, про кого вы спрашиваете.
– А ты про кого подумал?
– Не знаю. Но Анжелику я не люблю, честное слово.
– Зачем лез?
Илья вспомнил брыкание Анжелики в железных лапах Лехи, вспомнил и ее распухший цветной бок.