Победитель
Шрифт:
– Индульгенцию получить! – ввернул Андропов.
– Вот именно… Пусть вернет к власти Тараки, тогда поговорим!..
Повисла пауза.
Устинов вздохнул.
– Да, конечно, следует вернуть к власти Тараки. Но теперь уж не обойтись без войсковой операции…
– Они же просят помочь войсками? Вот и ввести войска, – сказал Андропов. – И поставить соответствующую задачу. Все равно Амина нельзя оставлять. Он переметнется к американцам. И они разместят свои “першинги” на нашей южной границе.
– Почему он переметнется к американцам? – спросил Громыко. – С какой стати?
– Да, товарищи, об этом забывать нельзя, – вздохнул Брежнев. – Ну а как быть? Оставить Тараки без помощи?
– И потом, – сказал Косыгин, – ввод войск – серьезная операция. За пять минут такие дела не делаются, а реагировать нужно немедленно.
– Если не начинать, они вообще никогда не сделаются!
Брежнев задумчиво посмотрел на Андропова, пожевал губами, вздохнул. Идея ввода войск ему никогда не нравилась.
– Леонид Ильич! – Андропов продолжил. – Может быть, хотя бы начать подготовку? В конце концов, Амин и Тараки в один голос просили о переброске двух или трех батальонов спецназа. У нас готов “мусульманский” батальон. Кроме того, можно перебросить батальон десантников в Баграм якобы для охраны аэродрома. Эти подразделения могли бы решить двойную задачу…
– В каком смысле?
– Во-первых – охранять руководство. А при необходимости – блокировать его. Я имею в виду Амина.
– Только обязательно переодеть, как и предлагалось, – заметил Устинов. – Никто ничего не узнает.
Громыко тяжело вздохнул и покачал головой.
– А вы, Юрий Владимирович, со своей стороны предпринимаете что-нибудь? – спросил Косыгин. – Ведь ваше ведомство обычно не оперирует такими понятиями, как военные действия!..
– Да, – ответил Андропов. – Как только была получена информация о случившемся, мы начали проработку спецоперации. Не исключено, что нам удастся восстановить статус-кво без применения военной силы. Но я должен с огорчением констатировать, что ни одна из наших прежних спецопераций не оказалась успешной. Поэтому подготовку к переброске “мусульманского” батальона следует максимально ускорить.
– Да, товарищи, – задумчиво сказал Брежнев, надевая очки. – Не было заботы… Нет, ну какая же сволочь этот Амин! Тоже мне – ленинец!..
Покачав головой, он со вздохом придвинул к себе документы.
– Ну хорошо. Что у нас тут еще на сегодня… из неотложного…
Затем взглянул на часы, пожевал губами и спросил, обведя присутствующих взглядом поверх очков: – Или обедать пора, товарищи?
* * *
В кабинете Мосякова тихо потренькивал джаз Дюка Эллингтона, на столе стояла литровая бутылка виски, в вазочке лежали маслины, а на нескольких тарелках – сыр, орешки и фрукты. Сам резидент был нетрезв и мрачен, и чем более он становился нетрезв, тем более мрачнел. Настроение Огнева тоже нельзя было назвать веселым.
Да и разговор между ними шел довольно безрадостный.
КАБУЛ,
– Не имел он права его арестовывать! – сказал резидент. – Понимаешь? Это натуральный переворот!
Огнев покивал.
– А он и не отпирается. Только уточняет, что поступил так для блага Родины. Мол, корабль тонет, и нужна твердая рука. Но, мол, если советское руководство считает его недостойным, он готов вернуть Тараки все должности. Пусть только его перед этим выслушают в Москве. По-моему, нормальная позиция. И ты сам хорошо знаешь, что как государственный деятель он Тараки сто очков вперед даст…
– Я его очки не считал, – буркнул Мосяков. – Я одно знаю: песни он сладко поет, это точно. Сам поет, а сам, между прочим, теперь уже за министрами гоняется… Мало ему, что Тараки арестовал… Надо, пожалуй, в Союз бедолаг переправить, чтобы он им башки не свернул. Точно! В ящики заколочу – да и…
И махнул рукой, подтверждая серьезность сказанного.
– А что ему оставалось делать? – спросил Огнев, пожимая плечами. – Кто кого в своем доме пытался убить?
– Ты что имеешь в виду? – непонимающе спросил резидент и несколько раз моргнул.
– Покушение на Амина я имею в виду! В доме Тараки!
– Э-э-э! – иронически протянул Мосяков. – Ну да. Ты его слушай. Он еще и не такое расскажет. Покушение! Выдумки. Не было никакого покушения.
Огнев, похоже, хотел что-то сказать, но сдержался.
– А приказ сбивать самолет – был! – продолжал резидент. – Тут уж не откажешься!..
Главный военный советник нахмурился. Ему не хотелось уличать Мосякова во лжи, хотя он точно знал – от посла знал, от Рузаева, – что и покушение было, и резидент при нем присутствовал. “Вот же кагэбэшная сволочь!” – подумал он. Но подумал беззлобно. Он понимал – работа такая. При такой работе в простоте и словечка не скажешь…
Они молчали, занимаясь простыми застольными делами: один сгрыз орешек, другой отщипнул виноградину. Резидент потянулся к бутылке.
– Но дело даже не в том, кто первый начал, – примирительно сказал он, разливая напиток. – Москва его не хочет, вот в чем дело.
– Верно. А почему не хочет? Потому что представительство КГБ в Кабуле заняло сторону Тараки. И чернит Амина в глазах советского руководства.
Резидент хмыкнул.
– Не чернит, а снабжает объективной информацией. Знаешь, что он в последнее время придумал? Загоняют людей в самолет, и над Гиндукушем – рампу настежь. Называется – десантирование. Каково? У него и так руки в крови по локоть, а если его к власти допустить, что будет?
– Они с твоим любимым Тараки – два сапога пара, – отмахнулся Огнев. – Тараки мало крови пролил? Целыми кишлаками людей расстреливал! Живьем в шахты кидал! Ты бы и об этом сообщал подробней…
Резидент усмехнулся, покачивая в ладони стакан и заставляя искриться его содержимое.
– Даже если я во всем виноват, это дела не меняет: Москва Амина не хочет. Брежнев Амина не хочет. Амин это знает. И все его речи – для отвода глаз. А на самом деле у него теперь один ход. Один. Давай выпьем, потом я тебе скажу, какой именно.