Победителю достанется все
Шрифт:
Конец, подумал Фогтман. Коротко и ясно: конец! Ни один европейский банк не учтет теперь заирские векселя, да и Хартвих наверняка уже слышал последние известия и ничуть не удивляется, что он, Фогтман, не едет. Конец мечтам! Конец! Вот и подплыла незримая громада айсберга, и грохот удара оказался перестрелкой и воинственными кличами черных солдат. Он прямо воочию видел, как они наступают — в полевой форме, на джипах и грузовиках или в пешем строю, за танками, а все вокруг спасается бегством, — и сам он застрял в этой бесконечной веренице автомобилей и не может двинуться ни вперед, ни назад.
Неприступная, погруженная в свои мысли, как с нею
Элизабет наклонилась, вдавила вазу со свежими цветами в зеленый могильный мох и выпрямилась: пора идти. Нельзя все время думать о смерти, говорила Альмут, не стоит ходить каждый день на могилу. Однако здесь ею овладевает покой, а когда она смотрит на выбитые в камне родные имена, то порою испытывает странную умиротворенность, словно разъяснилось наконец давнишнее недоразумение и ее простили.
Выйдя из кладбищенских ворот, она тотчас увидела Лотара. В темном пальто и берете он чем-то напоминал пастора или учителя. Похоже, нервничает, вон как раскраснелся. Элизабет знала, что он поджидает ее, и раздумывала, не стоит ли вернуться и выйти через другую калитку, но Лотар уже заметил ее, приветственно махнул рукой и зашагал навстречу.
— Извини, Элизабет, я решил прийти сюда. Мне надо с тобой поговорить. Дело и правда срочное.
— Кто тебе сказал, что я здесь? — спросила она.
— Твоя соседка. Я видел тебя у могилы, но не стал мешать. Пожалуйста, прости за внезапность. Но выслушай меня.
— Я не хочу говорить с тобой о фирме за спиной Ульриха, — сказала она. — Ульрих — управляющий и пользуется моим доверием.
— А ты хозяйка фирмы и наследница отца. Открой же наконец глаза!
Она, не ответив, пошла дальше. Лотар упорно не отставал. Уже три дня он названивал ей по телефону и просил о встрече с глазу на глаз. Во время ежегодной ревизии бухгалтерских книг он обнаружил чудовищные, катастрофические злоупотребления, и ответственность за них ложится на Ульриха. У него даже папка была при себе, вероятно с материалом против Ульриха. Элизабет не хотела ни заглядывать в папку, ни вообще касаться ее.
— Бетти, — опять начал Лотар, и ее испугал просительно-заискивающий тон, каким он произнес давно забытое уменьшительное. — Ну пожалуйста! У меня тут машина. Давай поедем куда-нибудь, выпьем кофе. Выслушай меня — это займет всего пять минут. Больше я не стану тебе надоедать.
— Не за спиной Ульриха. Так я не могу.
— Я понимаю тебя, Бетти. И уважаю твои принципы. Но ты обязана предпринять решительные шаги, притом что Ульрих постарается этому воспрепятствовать. Будет давить на тебя, всеми средствами.
Она горько рассмеялась:
— Вот уж не подумает. Ты плохо его знаешь.
— Без тебя он — круглый нуль, потому и станет тебя обрабатывать.
— Ах, да он делает что хочет, никого не спрашивая.
— В том-то и дело. А ты ему потворствуешь. И становишься соучастницей,
— В чем?
— Господи, неужели не видишь? Этот человек транжирит твое наследство и наследство твоего сына! Разоряет фирму! Рада своих афер и бредовых фантазий.
—
— Да, но это к делу не относится.
Они замолчали, Элизабет шла, неотрывно глядя прямо перед собой, Лотар со своей папкой пыхтел рядом. Наконец он проговорил:
— Ты знаешь некоего Оттера, финансового маклера из Франкфурта?
— Да, — коротко бросила она, стараясь скрыть испуг.
— Недавно ему было перечислено двести тысяч за какие-то сомнительные махинации. И это лишь один пример, Бетти.
— Я не могу, верю тебе, но не могу.
— Что скажут на фабриках, когда узнают, что ты позволила пустить все на ветер и фирма обанкротилась?
— Дела так плохи?
— День ото дня хуже.
Она все шла, словно ничего не слышала или могла вот так просто взять и уйти прочь — дальше, дальше, дальше. Потом вдруг остановилась, круто повернулась к нему.
— Я всегда думала: ты Ульриху друг. Как ты только можешь чернить его за глаза?
— Я не могу допустить того, что он делает с тобой и с фирмой.
— Ах, перестань! Ну что вы все за люди?!
— Бетти, — сказал он, — мне очень жаль. Прости, Я позвоню завтра. Сегодня ты слишком разволновалась.
Она кивнула и ушла.
На дорожке стояла машина Ульриха. Прямо как обвинительный приговор. Она едва не предала его, и он приехал, словно предчувствуя это.
Элизабет нашла его в гостиной. Он сидел с телефонной трубкой в руке, ждал ответа, а ответа не было. Со злостью бросил трубку на рычаг и, кажется, только теперь увидел ее. Замедленная реакция измученного усталостью человека, но все-таки он сумел слабо улыбнуться.
— Не пугайся. Это всего лишь я. Ну здравствуй. — Он бегло поцеловал ее.
— Откуда ты взялся? Что-нибудь случилось?
— Нет-нет. Просто дела в банке. А предупредить тебя заранее не успел.
Что же такое в нем вызывало у Элизабет доверие? Или причина в ней самой? Голова кругом идет, когда он вдруг появляется, будто здесь вправду его дом. Она уже и мечтать об этом перестала. А он взял и приехал, как ни в чем не бывало. Нежданно-негаданно приехал и, похоже, никуда вечером не собирается. Прямо как нечаянный подарок. Можно будет поужинать вместе, и она непременно расскажет ему о Кристофе, об интернате с уютными спальнями и классами и множеством возможностей провести свободное время. Ей действительно там понравилось. Кристоф попал в прекрасные условия. Мальчик среди сверстников, а как раз этого ему не хватало. Теперь-то она поняла, почему Ульрих настаивал отдать Кристофа в интернат. Таким образом решались все его проблемы, а она со страху ничего не понимала. Остаток общественно полезных работ, назначенных по суду, Кристоф мог выполнить в каникулы. Этот инцидент тоже пошел ему на пользу. Да, кое-что стало лучше. Так разве не может быть, разве немыслимо, что это коснется и их обоих? Она чувствовала, что нужна Ульриху, и это было самое главное, что бы там ни говорил Лотар, который его ненавидит и всегда ему завидовал. До чего ж это мелко, до чего по-интригански! Пожалуй, благодаря этому она лишь ясней ощутила, насколько естественна ее привязанность к Ульриху, именно в тяжелые дни. Такой человек, как он, почти два десятка лет руководивший предприятием, мог ведь раз в жизни допустить ошибку. В глубине души ей всегда хотелось, чтобы однажды он попал в беду и искал ее помощи или по крайней мере близости, — так неужели теперь она отступит? Честное слово, смешно, смехотворное искушение, но она устояла.