Победившие смерть
Шрифт:
Марийка молчала.
Так ты назовешь сообщников?
Никаких сообщников у меня нет. Я ничего не знаю о листовках.
Фашист нажал кнопку. В дверях появился солдат.
— Приведите из одиннадцатой!
Через несколько минут в комнату втолкнули Ирину.
Марийка глянула на нее при свете и ужаснулась. Ирина старше ее на три года, а выглядела старухой. Седая прядь разделяла ее черные волосы. На лбу и между бровями залегли глубокие морщины. Чуть сгорбившись, Ирина обвела испуганными глазами гестаповцев, посмотрела на Марийку и истерически
— Я ничего не знаю!
— Молчать, собака! — вскочил ранее казавшийся спокойным и вежливым немец в начищенных до блеска сапогах. — Подумала? Скажешь правду? Не знаешь?! — И, повернувшись к солдату, распорядился:— Позовите ефрейтора, пусть поработает над упрямицей. Да так, что-
бы заговорила! А она пусть смотрит! — кивнул офицер в сторону Марийки. — Может, образумится.
Подчеркнуто спокойно вошел красный толстый ефрейтор с засученными рукавами...
Ирину пытали. Это было страшное зрелище. Впервые Марийка увидела, как жестоко, изощренно издеваются над человеком. Ирина издавала отчаянные вопли, стонала, пока не потеряла сознание. Ей ткнули под нос нашатырь, привели в чувство и снова начали истязать.
Марийка вскочила с места, ей хотелось чем-нибудь помочь несчастной. Но как тут поможешь? Девушка тяжело рухнула на стул. Ей стало дурно. Нашатырь вернул Марийку к действительности. Пытка продолжалась. Ирина уже не кричала, лишь изредка слышался глухой стон...
— Молчит? Пока уведите! — скомандовал гестаповец. — Ну вот и с тобой так будет, если не признаешься, кто дал тебе эти бумажки, — и он потряс листовками перед лицом Марийки,— Больше ничего от тебя не нужно. Сознаешься — пойдешь на работу.
После короткой паузы гитлеровец продолжал:
— Понимаю, ты расстроилась, сейчас трудно говорить. Даю на размышление час. Только один час, не злоупотребляй моим терпением.
Как Марийка вышла из комнаты пыток и снова оказалась в темноте, она не помнила. Крик Ирины звенел в ушах. Она не могла избавиться от вида палача с засученными рукавами, истязавшего беззащитную женщину. Слезы туманили глаза. Она забылась...
Узнав, что Марийка попала в гестапо, Виктор Измайлов проклинал себя: как он мог на первое задание отпустить ее одну?! Зачем поддался доводу — «одной лучше, меньше подозрений».
Утром на одной из прилегавших к вокзалу улиц снова появилась листовка, в которой сообщалось о положении на фронтах.
Бешенству полицейских не было предела. Они арестовали первых попавшихся и подвергли их жестокому допросу.
Вечером по городу пронесся слух: на окраине подорвалась на мине машина с двумя офицерами, убит жандарм.
Виктор Измайлов мстил за Марийку...
* * *
— Приведите Василенко! — приказал гестаповец.
В комнату вошла Марийка. Лицо ее побледнело, глаза глубоко запали, пухлые губы сжаты. Опытный истязатель понял, что эти губы нелегко разомкнуть для откровенного разговора, и мысленно одобрил родившийся в его голове провокационный план дальнейших действий. Но все же решил еще
— Слушай, Василенко, — начал он заискивающе, — мне надоело с тобой возиться. Я, конечно, могу от тебя легко избавиться, но, видишь, не спешу. Давай по-хорошему договоримся. Иначе настанет момент, когда ты и захочешь говорить, да нечем будет. Упрямый язычок положим на тарелочку...
Только теперь Марийка заметила, что у палача жирные щеки и глаза с маслянистым отсветом.
Она сильнее стиснула зубы.
— Молчишь? — Медленным движением немец вынул из кобуры пистолет и выстрелил вверх.
Марийка не шелохнулась.
— Работает безотказно. — Фашист поднес пистолет к лицу девушки. — Ну так что? Надумала? Нет? Становись в угол!
Ноги налились свинцом, плохо повиновались. Она с большим усилием передвинулась, стала в указанное место.
— Повернись лицом к стенке! Даю две минуты. Если не ответишь...
Марийка машинально начала отсчитывать время. Раз... два... три... Значит, все? На этом конец? А как же Виктор? Где он сейчас? Подозревает ли, сколько секунд ей осталось жить? Тридцать... сорок... Закричать? Плюнуть в самодовольную морду? Семьдесят пять... семьдесят шесть...
Узнают ли когда-нибудь друзья, как приняла она смерть и что осталась до конца настоящей комсомолкой?
Сто... сто один...
Ее начала раздражать напряженная тишина.
Вот сейчас...
Она даже не услышит выстрела...
Прощайте, любимые!.,
Сто двадцать пять... сто двадцать шесть...
Тихо... Стало страшно от звенящей тишины.
— Прошло две с половиной минуты, а ты молчишь. Значит, ничего не знаешь? — Гестаповец приблизился к Марийке, взял за подбородок, пристально посмотрел ей и глаза и нажал кнопку. Вошел дежурный.
— Возьмите расписку о невыезде Василенко из Луцка и отпустите ее. Ни черта она не знает! Видно, это кто-то другой потерял листовки...
Марийка стояла как завороженная. Что он сказал? Домой? А может, ослышалась? Или вдруг какой-то трюк? По ее действительно выпроводили из мрачного серого здания.
Лишь за порогом она поверила, что на свободе. На улице ей все казалось ослепительным: и воздух, и белые здания, и даже тротуар, покрытый солнечной россыпью. Болели глаза от обилия яркого света, тело ныло. А за спиной чудился пистолет. Марийка медленно передвигала ноги. Но не оглядывалась. Шла прямо, все тверже ступая, все выше поднимая голову.
На углу широкой улицы остановилась. Она никак не могла решить — куда пойти: к Измайловым или домой? Идти к Измайловым в таком состоянии? А если за ней следят? Нет, пойдет домой, отдохнет, переоденется и, если вернутся силы, отправится к Виктору. Как он ей сейчас нужен!..
Сутки пролежала Марийка в постели. На второй день к ней вернулись силы. Утихла боль в плече, отошла опухоль на ногах, перестало ныть в коленях.
– За это время никто не заходил. Лишь изредка появлялась соседка и приносила кое-какие харчи.