Победные трубы Майванда. Историческое повествование
Шрифт:
«Что касается наших нынешних отношений с Шер Али, — гласил далее документ, — то следует постоянно помнить о важности сохранения позиции самого полного безразличия к нему и непроницаемой сдержанности… Между тем крайне необходимо, чтобы любыми способами, находящимися в вашем распоряжении, вы получали из всех имеющихся источников информацию о том, что происходит в Кабуле или в других местах Афганистана, и сообщали правительству».
Каваньяри с удовлетворением прочел об успехах английской разведывательной службы во владениях эмира: «Поступление сведений из Афганистана стало более постоянным, а сами они — более полными и достойными доверия, чем были до сих пор. Это частично можно отнести за счет прокладки телеграфа в Келат и связей, установленных Сандеманом
Капитан отметил некоторое расхождение между этим высказыванием и приведенным ранее положением о «позиции самого полного безразличия».
«Я сомневаюсь, — констатировал далее вице-король, — чтобы наши нынешние отношения с его высочеством когда-либо стали удовлетворительными, но единственный шанс улучшить их — это заставить его сначала хорошо понять трудности ситуации, в которой он теперь оказался. По-моему, основным пороком в наших отношениях с Шер Али в прошлом было то, что их дух никогда не совпадал с реальным соотношением вещей — слабостью его положения и силой нашего. Таким образом, убежденный нашим же собственным поведением, будто он является для нас политической необходимостью и, следовательно, крупным политическим приобретением для русских, он, естественно, искал удовлетворения личных выгод, натравливая двух своих великих соседей друг на друга».
Дойдя до этого места, капитан хмыкнул: насколько ему удалось постичь события последних лет, он не помнил, чтобы афганский эмир когда-нибудь пытался стравливать Британскую империю с Россией. Чего нет того нет. Кабул зазнавался, претендовал на самостоятельность — это было. Вел себя излишне гордо и независимо? И в этом Грешен. Но влиять на англо-русские отношения? До этого там наверняка и не додумались бы!..
Концовка документа заслуживала полной сосредоточенности. Она гласила: «Мне кажется, что нескольких месяцев, а возможно, и нескольких недель будет достаточно, дабы показать Шер Али, что он слишком слаб для успешного ведения этой игры. Мы, несомненно, никогда не допустим, чтобы Афганистан попал в руки какой-нибудь другой державы. Однако между Афганистаном с его нынешним эмиром и нами есть практическое различие. Мы можем обойтись без Шер Али; он не может обойтись без нас. В недалеком будущем он должен либо потерпеть полный крах, либо вернуться к своим старым мертвым якорям в Пешаваре в состоянии духа, просветленного горьким опытом.
В первом случае у нас будут полностью развязаны руки, чтобы быстро справиться с новой обстановкой. Во втором случае мы также сможем поставить эмира на место и занять единственно правильное господствующее положение по отношению к нему, которое должно оставаться неизменным».
Поэт Оуэн Мередит не мог не завершить текст художественным образом: «Обломки прибиваются к берегу; берег не идет навстречу потерпевшим крушение».
Итак, резюмировал мысленно пешаварский комиссар, с одной стороны, «мы никогда не допустим» чьего-либо господства в Афганистане, кроме нашего, разумеется; с другой — «мы можем обойтись без Шер Али». Стало быть, эмир Шер Али может оставаться эмиром только при условии полного признания нашего владычества. Иначе в лучшем случае он превратится просто в Шер Али, без эмирского титула. В худшем… Что ж, от несчастных случаев погибают и афганцы.
При всех обстоятельствах, размышлял капитан, высшие индийские власти полагают, будто шторм стремительно песет корабль Шер Али-хана на рифы, и ему, Каваньяри, следует использовать все средства, чтобы помешать судну спастись. В этом есть резон. И немалый. Если на кабульском троне окажется более покладистый владыка, то — чем черт не шутит! — скромный пограничный комиссар может сменить свой беспокойный пост на должность резидента и полномочного министра при эмире. А это значит, что он, Пьер Луи Наполеон Каваньяри, станет некоронованным правителем Афганистана.
Глава 2
МИССИЯ СТОЛЕТОВА
В Ташкенте, на углу улицы Романовского и Воронцовского проспекта, располагалось важнейшее учреждение огромного Туркестанского края — Канцелярия генерал-губернатора. Это одноэтажное здание с массивными стенами из обожженного кирпича на высоком фундаменте сохранилось и поныне.
Сам главный начальник Туркестана чаще всего работал в своей резиденции — окруженном тенистым парком «Белом доме», который находился в нескольких кварталах от Канцелярии, на берегу полноводного арыка Анхор. Там влага и зелень смягчали зной, царящий в Ташкенте большую часть года.
Генерал-адъютант и инженер-генерал Константин Петрович фон Кауфман 1-й, выходец из давно обрусевшего австрийского дворянского рода, получил от Александра II «Золотую грамоту», предоставлявшую ему почти неограниченные полномочия на обширной окраине Российской империи, в том числе в сношениях с соседними странами. Вот почему неофициально генерал-губернатор именовался в Средней Азии «ярым-подшо». [2]
По принятому в России юлианскому календарю, отстававшему от западноевропейского, григорианского, на 12 дней, стоял конец мая. Жара давала о себе знать, и в полдень учреждения обычно закрывались на несколько часов. В этот день, однако, чиновники Канцелярии продолжали работать, несмотря на зной, и можно было безошибочно определить, что Кауфман почтит ее своим присутствием. Застекленные двери здания поминутно распахивались: на крыльце то и дело появлялся кто-нибудь из служащих и смотрел в ту сторону, откуда должен был прибыть легкий экипаж генерал-губернатора.
2
«Полуцарь» ( узб. — тадж.).
В просторном кабинете правителя Канцелярии камергера Платона Петровича Каблукова, вход в который вел через «адъютантскую» комнату, собрались высшие чины Туркестанского военного округа, а также группа приглашенных — военных и штатских.
В отличие от своего шефа Каблуков не проявлял служебного рвения. Он не часто обременял себя посещением Канцелярии. Поэтому его появление вызывало у чиновников прилив деятельности. И на этот раз к нему беспрерывно несли бумаги на подпись. Правитель пробегал их глазами — скорее для формы — и не спеша выводил свою фамилию. Попутно, как внимательный хозяин, Каблуков занимал собравшихся беседой. Она касалась преимущественно событий на Балканах: именно они в первой половине этого, 1878 года волновали всю Европу.
Лишь недавно Сан-Стефанским миром закончилась русско-турецкая война, принесшая освобождение Болгарии. Но Великобритания категорически возражала против условий договора, заключенного в Сан-Стефано, требуя их пересмотра. Обстановка была накалена до предела. Британский флот крейсировал у входа в Черное море. Английские и русские газеты обменивались резкими статьями. Правительства и военные штабы обеих держав срочно разрабатывали планы действий. Поближе к российским границам перебрасывались английские войска. Туркестан выдвигался на авансцену как чуть ли не единственный сухопутный плацдарм для операций, которые могли задеть чувствительность Британской империи.
Душой беседы в Канцелярии был генерал-майор Столетов — невысокий худощавый человек со множеством орденов, среди которых выделялся болгарский орден Святого Александра. Лобастый, с густой шевелюрой и слегка подкрученными усами, он привлекал внимание мягкими жестами и напряженным взглядом. Когда Столетов вступал в разговор, окружающие старались не упустить ничего из сказанного. А вспоминал он эпизоды только что завершившейся войны.
— Особенно тяжело пришлось в конце июля и начале августа прошлого года…