Победные трубы Майванда. Историческое повествование
Шрифт:
Бэкер быстро сформировал штурмовую колонну, поставив впереди наиболее надежную часть — 500 шотландцев из 92-го полка хайлендеров, а за ними — солдат 5-го пенджабского пехотного полка, 5-го пенджабского кавалерийского полка и артиллерию. Эта колонна 13 декабря вскарабкалась на холмы, преграждавшие дорогу к Кабулу, потеснила афганцев, и Бэкер смог установить контакт с Макферсоном.
Но назавтра, 14 декабря, когда Робертс счел, что основные трудности уже позади и что его войска, занявшие возвышенности Кохи-Асмай, контролируют положение вокруг столицы (на большее он
Мухаммад Джан постепенно усиливал давление. Афганцы рвались вперед, карабкались на холмы, старались зайти врагу в тыл. То и дело раздавались характерные щелчки джезаилей, и редкий из этих выстрелов не находил цель. Перебои в доставке снарядов, гибель многих артиллеристов, вызванная отходом отдельных частей сумятица — все это ослабляло основную ударную силу Робертса — артиллерию. Сам генерал почел за благо отправиться в Шерпурский лагерь, откуда ему было удобнее координировать действия британских войск.
Однако постепенно становилось ясно, что координировать нечего: если что-либо можно было спасти, то это следовало делать немедленно. И командир Кабульского полевого отряда приказал Макферсону и Бэкеру укрыться в Шерпуре, оставив Кохи-Асмайские высоты и другие позиции. Но афганские воины сами очистили этот район от инглизи. Они смело бросались в рукопашный бой. Их конница преследовала обратившихся в бегство врагов вплоть до лагерных валов, на которых были установлены орудия, чтобы помешать гази ворваться в укрепление. В эти дни англичане потеряли более тысячи человек и немало вооружения.
Но официальная депеша, присланная в Симлу штабом Кабульского полевого отряда 17 декабря 1879 года, носила вполне успокоительный характер: «Робертс находится с 7 тысячами человек в Шерпурском лагере, где он занимает сильно укрепленную позицию, имея запасы на пять месяцев. Первоначальная позиция была слишком растянута, и ее нельзя было удержать, не подвергаясь опасности».
Генерал Робертс оказался плохим кузнецом: ни «молот и наковальня», ни карусель смерти не смогли поставить афганцев на колени.
Глава 20
ЗМЕЯ ПОЛЗЕТ ЗИГЗАГАМИ
В начале ноября 1879 года к Абдуррахман-хану прискакал вестовой: его приглашали на совещание в резиденцию генерал-губернатора. Ехать было сравнительно недалеко, и вскоре сардар оказался в знакомом зале. Там уже собрались несколько военных. Из них афганцу был известен лишь один невысокий рыжеватый полковник лет тридцати — Куропаткин (сардару трудно было запомнить такую трудную фамилию, и он перевел ее на свой лад — «Кеклик», так в Ташкенте называли куропаток).
Когда вошел Кауфман, все встали. Обмениваясь с присутствующими поклоном, генерал-губернатор как-то по-особому взглянул на Абдуррахман-хана.
— Господа! — сказал он, когда все уселись. — В непродолжительном будущем исполнится десятилетие со времени прибытия в наши края
У сардара екнуло сердце: «Вот оно! Пробил мой час».
— Мы — радушные хозяева и с радостью отметим эту славную дату. Но все эти годы сардар проявлял острое и вполне объяснимое беспокойство по поводу происходящего у него на родине. Не желая подвергать такого достойного человека опасностям, мы рекомендовали ему не вмешиваться в эти бурные события…
Главному начальнику Туркестанского края не хотелось говорить об охватившей его тревоге, когда стало известно о низложении эмира Мухаммада Якуб-хана. Англичане явно вели дело к расчленению Афганистана. Они могли направить в соседние области на левобережье Амударьи своих ставленников либо (что было особенно нежелательно) попытаться оккупировать эти земли. Тогда позиции России в Средней Азии оказались бы под угрозой. Так не лучше ли опередить опаснейших конкурентов и поставить во главе этих областей человека, пользовавшегося русским гостеприимством? Тем более что прямой потомок эмиров Афганистана, Абдуррахман-хан был вправе законно претендовать на власть по крайней мере на северных территориях.
— …Но если наш гость еще не утратил желания помочь своим соотечественникам, к примеру в Чар-Вилояте, что ж, мы скажем ему, как и положено в таких случаях, «Худо-и хафиз!», «Да хранит вас бог!»
Генерал-губернатор не случайно упомянул эту провинцию. Именно она примыкала к Амударье и могла служить «буфером» между Туркестаном и теми афганскими областями, где, как представлялось, прочно закрепились британцы.
Абдуррахман-хану понадобилось все его самообладание, чтобы дождаться, когда Кауфман умолкнет. Он вскочил и с налитыми кровью глазами заговорил — тихо и не очень связно — на фарси, вставляя пуштунские, узбекские и даже русские слова:
— Да-да, конечно… Томимому жаждой вода снится! Воля Аллаха проявляется в нужное время. Джаноб-и мехрабони, благосклонный господин это хорошо понимает. Но почему лишь Чар-Вилоят? Меня знают и уважают во всем Афганистане! Дайте мне денег, оружие и несколько офицеров, и я положу к подножию трона ак-подшо, да продлятся вечно дни его, не только эту область, но и Кабул, и Герат, и Кандагар, и Хазараджат…
У него перехватило дыхание.
— И даже Пешавар, — закончил сардар, вспомнив о давно захваченном англичанами афганском городе. — Я разобью инглизи, клянусь! Мой дед, великий Дост Мухаммад-хан, научил их уважать наш народ. Они забыли его уроки. Я напомню. Еще на сорок лет!..
Кауфман слушал эту взволнованную речь со смешанным чувством. Абдуррахман-хан сразу уловил высказанное ему намеком стремление ограничить территориальные рамки его деятельности. Генерал-губернатор полностью разделял недовольство афганца. Более того, еще совсем недавно, когда конфликт с Англией грозил открытым столкновением, генерал готов был сам возглавить войска, чтобы сразиться с «коварным Альбионом»; ведь Лондон лишал Россию возможности полностью пожать плоды своей победы над Османской империей. Но был еще Горчаков со своим дипломатическим ведомством!..