Победный ветер, ясный день
Шрифт:
Справедливости ради, наиболее достойной из всей шоблы выглядела василиск Еленочка. Она не устраивала свистопляски у места последнего упокоения потерпевшей. Она вообще не проронила ни одного слова. Она не набрасывалась на гроб, как на недопитый стакан с мадерой (подобно бородатому Гавриилу), она не поджимала презрительно губы и не отпускала порционные ругательства (подобно бабенке с макияжем), она не портила воздух сомнительными хохмами (подобно парню со странным именем Гжесь). Она была единственной, кого смерть Афины Филипаки задела по-настоящему. Впрочем, в эту — ничем с первого
Другое дело — спутница василиска: присутствующие называли ее Светаней. Нужно только выждать момент, когда она останется одна.
Но момент никак не наступал — крашеная не хотела отрываться от коллектива.
Просвет возник минут через семь: рыжая неожиданно покинула всю компанию и исчезла среди могил. Гурий тотчас же выдвинулся из своего укрытия.
Появление человека в милицейской форме произвело на крашеную не самое радостное впечатление.
— Лейтенант Ягодников, — представился Гурий.
— Сама вижу, что не подполковник, — крашеная Светаня за словом в карман не лезла. — И что дальше?
— Как вас зовут, простите?
— Это еще зачем?
— Видите ли… В деле вашей знакомой…
Афины Филипаки.., появились новые обстоятельства, и я хотел бы вас с ними, ознакомить.
— А почему именно меня? Я тут человек случайный. Вон к мужикам обращайтесь. Они вас внимательно выслушают.
Гурий с сомнением посмотрел на присоседившихся к чужому столику коллег покойной: Гавриил время от времени прикладывался к жестянке с «Клюковкой», как к материнской груди, и в перерывах отчаянно размахивал бородищей. А парень по имени Гжесь пялился на старого хрыча, как на икону священномученика митрополита Петра Александрийского.
— Я бы все-таки хотел побеседовать с вами… Дело в том, что…
Ввести в курс крашеную бабенку так и не удалось: за спиной Гурия послышались шаги. И по тому, как засаднила рассеченная бровь и заныл ушибленный лоб, лейтенант понял, что это Еленочка.
Василиск обманул бдительность Гурия Ягодникова и вернулся.
— Слушай, возьми у Гжеся ключи от машины… — бросила рыжая, приближаясь к Гурию и несговорчивой бабенке. — Не хочу подходить к этим скотам…
— Думаешь, я горю желанием? — Бабенка перевела взгляд с Гурия на Еленочку и моментально оценила обстановку. — Ладно, сейчас схожу. А ты поговори пока с представителем власти. У него для нас имеется информация… Рекомендую, лейтенант, лучшая подруга покойной Афины. Ей будет интересно все, что вы скажете.
Представив Еленочку напрягшейся спине Ягодникова, крашеная ходко затрусила к распивочному столику.
— Я вас слушаю. — Василиск пощелкал погремушками на конце раздвоенного хвоста, призывая Гурия к общению.
Придется оборачиваться, даже под страхом кастрации. Стоять к женщине (пусть фурии, пусть гарпии, пусть Медузе-горгоне) спиной — невежливо. А лейтенант Ягодников был вежливым милиционером.
— Вы?! — Она даже зажмурилась в детской надежде, что Гурий растворится в воздухе. — Это вы!.. Какого черта… Я так и знала, что добром не кончится.
— Лейтенант Ягодников, — второй раз за сегодня пробубнил Гурий.
— Черт! Только со мной могло это случиться…
Она вдруг засмеялась. Это был нервный истерический смех — такой неуместный в кладбищенской тишине, что казалось, что он развалит сейчас все памятники, ограды и обелиски. Но с памятниками и обелисками все было в порядке.
— Что же вы от меня хотите? — бросила рыжая, с трудом приходя в себя. — Арестовать? Посадить в кутузку за наезд?
— Я хотел бы поговорить с вами об Афине Филипаки.
— Вы?! Вы-то к Афе каким боком?
— Как вы сказали? — удивился Гурий.
— Какое вы имеете отношение к Афине? — сразу же поправилась Еленочка.
— Я веду ее дело.
— Только не это! — вырвалось у нее, и Гурий уловил в тоне василиска что-то оскорбительное. Для себя лично.
Посмотри на себя, трепетали ноздри Еленочки, посмотри на себя, суконное рыло, фанат реликтовой попсы, — какие дела ты можешь вести? О краже двух ливрей из костюмерной киностудии «Ленфильм»?
О порче кресельной обивки в БКЗ «Октябрьский»? О мелком хулиганстве у служебного входа Ледового дворца?..
— Я веду ее дело, — упрямо повторил Гурий.
— Есть подвижки?
— Кое-какие, — Гурию хотелось поскорее отвязаться от Еленочки, и потому он перешел на телеграфный стиль дятла-вертишейки.
— Нашли убийцу?
— Нет. Но дело в том, что убийства не было.
— Как это — не было?
— Произошел несчастный случай. Вы знали, что у нее было больное сердце?
— Понятия не имела. Впервые слышу — от вас. Она что, умерла от сердечного приступа?
— Не совсем так. До приступа дело не дошло. Очевидно, у нее просто прихватило сердце, и она вышла в тамбур — подышать. — Гурий по собственной инициативе несколько приукрасил официальный бред капитана Целищева. — Сорвалась с подножки электрички, упала очень неудачно, в результате чего оказался пробитым висок.
«Оказался пробитым висок!» — неужели подобное чудовищное словообразование родилось в недрах его горла, воспитанного на безупречных и почти хрестоматийных текстах венценосной Эдиты?
— Значит, оказался пробитым висок, — эхом откликнулась рыжая. — Значит, вышла в тамбур подышать. Открыла дверь, значит?
— Да, — прошептал окончательно сбитый с толку Гурий.
— И как же она открыла дверь? Ведь двери в электричках открываются и закрываются автоматически. Это даже дети знают.
— Что вы хотите этим сказать?
Она больше не смотрела на него, — впрочем, она и до этого особенно на него не смотрела, — но теперь в этом игнорировании было гораздо больше смысла, чем секунду назад. Секунду назад Гурий все еще пребывал в своем милицейском статусе — пусть и незавидном, пусть и для кресельной обивки концертного зала «Октябрьский».